— Простите, Софья Карловна, что в такой день беспокою вас и ваших гостей, — заговорил Мурашко с неожиданной для присутствующих учтивостью. — Только дело исключительной важности послужило причиной моего, возможно, не совсем желательного визита… Речь идет о дальнейшей судьбе Таврии, о ее будущем…
Сжато изложив суть проекта, поощренный общим вниманием гостей, Мурашко тут же стал разворачивать свои бумаги.
— Погодите, господин инженер, — перебила его Софья. — Не думаете ли вы, что мы собрались здесь только для того, чтобы скучать над вашими бумагами? Неужели для моих гостей не найдется в Аскании ничего более интересного, чем… чем какие-то прожекты?..
Мурашко застыл ошеломленный. Прожекты!.. Этого, да еще в такой форме, он все же не ожидал. Стоял, задыхаясь, и полураскрученные бумаги свертывались сами собой в его обвисшей руке, как живые листья, внезапно пораженные суховеем.
— Довольно того, что вы сказали, — продолжала Софья Карловна. — Степь, моя заповедная целинная степь, эта фамильная гордость нашего рода, для вас, вижу, ничего не значит? Благодарю. Хороший же подарок поднесли вы мне в день рождения… Вы представляете себе, — обратилась она вдруг к губернаторше, — что он предлагает? Через наши цветущие, не тронутые плугом украинские прерии провести какую-то зловонную канаву! Ужас!..
Женщины загалдели.
— Панама!
— Между Каховкой и Строгановой панама!
— Это даже остроумно!
— Не так остроумно, как дерзко…
Сквозь шум Мурашко попытался было объяснить хозяйке, что канал — это не канава, но Софья Карловна и слушать не хотела.
— Если б мои предки услышали что-либо подобное, они перевернулись бы в гробах! Изуродовать все, перерыть, раскопать! Может, заодно вы предложите и мою Асканию снести с лица земли?
— Успокойтесь, милая Софи, — заговорила губернаторша. — Разве можно так поддаваться эмоциям? Меня, правду говоря, все это даже заинтриговало… Мы знаем, что в Египте такие каналы вполне оправдали себя. Сколько, вы говорите, — обратилась она к Мурашко, — чистой прибыли могло бы получать акционерное общество ежегодно?
Мурашко назвал сногсшибательную цифру.
В зале на какое-то мгновение воцарилось молчание. Стало слышно, как тяжело дышит в тишине астматик-немец, муж пани Луизы.
— Ничего себе, — первой нарушила тишину губернаторша.
И тут, как по сигналу, зашумели все сразу. Настроение гостей резко изменилось. Обступив Мурашко, женщины наперебой стали расспрашивать о подробностях дела.
— Какой процент на капитал? — выкрикивала одна.
— Какие гарантии? — допытывалась другая.
— По чьим землям пройдет вода?
Прерии прериями, — всё это сентименты и дым, — а тут пахло настоящими барышами! Их земли сразу подскочили бы в цене, в этом нет сомнений! У кого десять тысяч десятин, считай, что уже сто!.. Задыхаясь, немец продирался между женщин к Мурашко, все время пытаясь что-то сказать, но фрау Луиза, оттиснув мужа плечом, уже сама допытывалась у господина инженера, согласится ли он завернуть канал в их Сивашское. Набеленные помещицы из Черной Долины, наоборот, возмущались тем, что господин инженер, не спросив их, самовольно наметил их землю под канал… Они, дескать, хоть и не так богаты, как некоторые другие, но, слава богу, они тоже собственницы, и нет такого закона, чтоб без их разрешения вторгаться в принадлежащие им земли.
— Антихрист, — передергиваясь от злости, присоединила свой скрипучий голос к голосам помещиц заднепрянская игуменья. — Все монастырские земли, всевышним нам врученные, он уже определил под затопление…
— Я бы тоже пошла на эту панаму, — стрекотала крымская Мери, — если бы можно было завернуть канал к Семи Колодцам! Потому что у нас только название — Семь Колодцев, а воду в цистернах возим! Господин инженер, вы могли бы внести — коррективы и взять курс на меня?
— Мери, что ты говоришь? — сардонически улыбнулась Софья Карловна. — Каким образом? Через мой заповедник? Через мою Асканию? О, скорее через мой труп!
— Разве дорога в Крым идет только через ваш заповедник, Софи? — обиделась Мери. — В конце концов вас можно обойти и повести канал через земли мадам Ефименко!
Мадам Ефименко до сих пор загадочно молчала. А между тем Мурашко знал, что многое зависит именно от нее.
— У нас, правда, заповедников нет, — наконец заговорила, как в трубу, мадам Ефименко, — нам больше летучих песков досталось, но нас тоже следовало бы спросить, пожелаем мы каналы пли нет…
— Канал полностью в ваших интересах, — заметил Мурашко.
— Ты мне, старухе, очки не втирай, — повысила вдруг голос мадам так, что все притихли. — Мужицкий твой канал — вот что я тебе скажу… Вижу, куда ведешь и куда заворачиваешь… У нас воды мало — это так, но еще больше на воду голодны вот те чаплинские и каланчакские голодранцы… И эта твоя вода в первую голову на их мельницу льется, ты не обдуришь меня, старуху. Жили наши деды без этого, как-нибудь и мы проживем. А то наведете нам сюда всякой пролетарии, смутьянов да забастовщиков, чтобы бунты разводили… Разве не так, скажешь? К тому, к тому оно клонится!