— Где их столько берется там, в той ободранной Полтавщине, — улыбнулся паныч, забрасывая ногу на ногу. — Питомник там, что ли?
— Природа, — уверенно ответил Гаркуша. — Воды много хорошей, вот и растут… Меня в этом году, правда, хотели не пустить на ярмарку, зависть все да наговоры, но наперекор всем я-таки вырвался, набрал…
— Они там и ночуют в степи?
— Сейчас там, на пшеничном поле… Зачем им тащиться каждый день за десять верст, бить ноги туда и обратно?.. Лучше пусть за это время лишнюю копну нажнут… И кухарок туда послал, и воду вожу…
— Вот что, Гаркуша, — сказал паныч потягиваясь. — Ты эти списки сам пересмотри, потому что тут три дня надо разбираться в твоих каракулях… Сбрось кому следует и объяви публично: паныч, мол, прощает… А сейчас давай лучше пройдемся… к твоим.
Гаркуша был на седьмом небе. Залезая в машину, невольно косился на своих токовиков — видят ли? Смотрите все, мол, берет Савку паныч в свой автомобиль, запанибрата Савка с панычем!
По дороге они еще завернули к одному из атагасов, которого Вольдемар почему-то считал своим приятелем и которому часто заказывал чабанскую кашу. На этот раз чабанская каша с нечабанскими приправами была уже готова, упревала, закутанная в серяк, возле костра. Нашлась в машине у паныча и какая-то шипучка, наверное американская, которая прыснула на чабана пеной. Выпили, поужинали и уже при луне помчали по степи к Гаркушиным косарям и вязальщицам.
Блаженствовал Гаркуша: паныч за кучера, он за пассажира! Езжай себе, любуйся ущербной луной, которая ровно льет свет сквозь тонкие, голубоватые, как мыльная пена, тучки. По всему небу как-то незаметно расползлась эта пена, но дождя от нее не жди. Говорят, что не идет, где просят, а идет, где косят, однако в Таврии дождь а на косарей редко падает. Тем лучше для Гаркуши — пока сухо, обкосится и обмолотится…
— А как в Америке… перепадают дожди?
— Где как: в одном месте — ливни, реки из берегов выходят, города разрушают, а в другом — ни миллиметра осадков за все лето.
— Тоже, значит, беспорядок… Ну, пусть уж у нас тут земля трескается так, что ладонь вставишь… А у них же наукой, техникой могли бы дойти?
— Ломали и над этим, Гаркуша, голову их специалисты…
— Ломали уже?
— Ломали. Но ничего не вышло. Наука, оказывается, здесь бессильна.
— Гм… Садись, значит, кум, на дно?.. Ну, а что ж они хоть про эти засухи говорят? Палит из года в год, сушит чем дальше, тем больше… Ниспослано это за грехи на нас, что ли?
Усмехнулся за рулем паныч. Сразу чувствуется, что не верит в дедовские предрассудки молодое агрономическое светило.
— Не в том дело, Гаркуша, что ниспослано… На все это их авторитеты дают другой, научно обоснованный ответ…
Навострил уши приказчик: он всегда был любителем науки.
— Какой же ответ, паныч?
— Трудно будет тебе понять… Видишь, открыли они такой закон, что в природе существуют периодические колебания климата. Зависят они от космических причин, от лучеиспускания солнца…
— О, до солнца у них еще, известно, руки коротки!..
— Доказано, что через каждые тридцать пять лет и шесть месяцев влажный период сменяется засушливым для всего земного шара… Сейчас мы живем как раз в третьем году засушливого периода.
— Долго же нам еще ждать дождей, — разочарованно сказал приказчик и умолк.
Молчал и паныч, время от времени умиленно поблескивая на луну стеклышками своих очков, уже не тех, что днем. Что значит богач: от солнца у него одни очки, от луны — другие, а от звезд, наверное, и третьи есть… Можно панычу спокойно ждать далекого американского дождя. Можно ему любоваться ясным месяцем, потому что светит он прежде всего для него, а не для приказчика… Льется и льется лунный свет. Ровно заливает степи своим синеватым, словно из снятого молока, разведенным сияньем. Светит где-то на хозяйскую столицу Асканию, освещает в этот вечер и сорок тысяч панских овец, что ходят сорока «кусками» на пастбищах, и огромные стога сена, раскиданные на просторах, и степные колодцы, похожие на виселицы, и свежие вот эти копны, что мелькают рядками, словно выстроились на парад перед своим молодым хозяином…
На краю огромного поля, заставленного свежими копнами, прямо по межевому рву — разве им привыкать? — отаборились под луной Гаркушины сезонники.
Знал Гаркуша, где их надо искать: где бочки с водой, там и они. По обе стороны от бочек, слегка освещенные луной, устроились люди кучками по межевому рву, как херсонские этапники на отдыхе. Кто поднялся, увидев пучеглазою хозяйскую машину, а кто и нет: такой пошел народ. Те, что постарше, поужинав, укладывались спать, натаскав в ров хозяйских снопов, другие еще разговаривали, а неутомимые девушки уже где-то напевали вполголоса, сами себя укачивая песней… Парней здесь почти не было, они и ночью не без работы: выпрягши лошадей из косилок, погнали к колодцам на водопой, а оттуда на всю ночь — на пастбище.