Изредка мелькали под луной отары. Кружилась, как метель, в свете фар степная мошкара, слепо несясь навстречу, разбиваясь о стекла. Вспугнутые жаворонки вспархивали перед самой машиной и свечками уходили вверх, в мраморную Ганнину высоту.
— Она здесь со своими дядьями, — нарушил через некоторое время молчание Гаркуша. — Держат, видать, ее в руках… Они у меня сторожами на Кураевом. Статные ребята: только глянешь — уже страшно… Как два разбойника.
— Штрафы с нее чтоб завтра все снял. Слышишь? — не оборачиваясь, приказал паныч. — И вообще… смотри у меня.
Приказчик так и не понял толком, что означало это панычево «смотри», но наугад кивнули:
— А тех… разбойников сейчас покажешь мне.
— Слушаюсь.
Заехали на Кураевый, и приказчик кликнул к машине сторожей. Долго ждать не пришлось. Встревоженные Сердюки запыхавшись подбежали к панычу со своими колотушками.
Разговор с ними был короткий.
— От приказчика я узнал, — сказал паныч, — что вы образцово несете службу и заслуживаете награды. За это я перевожу вас в главную экономию. Будете сторожить там. Завтра явитесь в Асканию… прямо ко мне.
Сказал и покатил в степь, пугая зайцев и жаворонков. Сердюки стояли ошарашенные. Оторопел и приказчик.
— Вишь, — неопределенно сказал он сторожам и направился к кухне, услыхав доносившийся оттуда смех кухарки.
Долго гадали в ту ночь Сердюки, что́ бы все это могло означать. Не мог же Гаркуша в самом деле так уж выхвалять их перед панычем… Да и за что? Слыхали ж они, как тузили его ребята на сеновале, но сделали вид, что не слышат, выручать не кинулись!
Как бы там ни было, а судьба, кажется, повернулась, наконец, и к ним лицом, и на другой день к завтраку Сердюки уже стряхивали с себя пыль в Аскании. Паныч был в ласковом настроении, принял их первыми и долго беседовал при закрытых дверях.
— Кто они, эти мужичищи? — переговаривались между собой конторщики, толпясь в прихожей. — Сам к ним вышел, позвал, словно кого-то важного…
— Кто их знает: может, это контрабандисты какие-нибудь… Греки, может, из Очакова…
От паныча Сердюки вышли весело возбужденные и словно слепые: проталкиваясь через прихожую к двери, наступали панским холуям на мозоли своими ножищами.
На улице им встретился Валерик, но они вначале даже не узнали парня, который первый вежливо поздоровался с ними.
— А, это ты, — очнулся Левонтий. — Где же ты теперь?..
— Работал в саду, а сейчас, — покраснел парень, — к теннисным кортам приставили… Мячи подавать.
— Ага, мячи… Чего ж: это тоже работа, — по-заговорщицки перемигнулись Сердюки и, расспросив парня, где тут «монополька» и страусятник, двинули дальше.
Валерик слыхал, как они, отойдя, опять заговорили о мячах и весело заржали.
В лавочке Сердюки, к удивлению продавца, разменяли подозрительно новенький червонец и, купив по восьмушке водки на брата, подались прямо на страусятник. Им захотелось проведать своего земляка Нестора Цымбала, с которым они не виделись со дня прихода из Каховки.
Нестора Сердюки разыскали неподалеку от страусятника, на огороженном пастбище в обществе его удивительных длинноногих питомцев.
— Осторожней, осторожней! — кричал Цымбал, отгоняя страусов подальше от гостей.
— Разве они дерутся? — спросил Левонтий пятясь. — А говорят, что эта птица самая пугливая на свете…
— Слушайте, что вам наговорят… А он как долбанет так аж взовьешься!.. Нога у него, видите, что копыто.
— А как же ты с ними, Нестор?
— Так это ж я, — улыбнулся Цымбал. — Они как к кому… Вот смотрите…
Нестор свободно подошел к одному из страусов и нежно погладил его по туловищу, что-то приговаривая. Птица в ответ забормотала, ласково потерлась о Нестора и, вытянув свою длинную шею, положила ему голову на плечо, словно обнимая.
— Почти одинаковые, — захохотал Оникий. — Как солдаты, один в один…
— Все оно понимает, только не разговаривает, — ласково говорил Нестор, подходя к гостям. — Как хотите, а мне… полюбилось. Есть в нем душа.
— Ты, Нестор, во всяком звере душу найдешь, — кинул Левонтий, тяжело опускаясь на траву. — Недаром за тобой в Криничках все приблудные собаки ходили…
— Раздолье тут нашему атаману, — опускаясь рядом с братом, насмешливо заметил Оникий. — Пасет, пасет, да и напоит… Слыхали мы, Нестор, что ты тут чуть ли не главный при зверинце? Правой рукой у того, как его, Ноя?
— Правой не правой, а левой наверное, — улыбнулся Цымбал, присев перед земляками, босой, в облезшей шапке. — А вас же каким ветром сюда?