- Господин учитель (его фамилия Емельянов) человек старательный, добросовестный! Он уделяет мне много времени и подолгу засиживается со мною.
Емельянова я знал давно Он принимал деятельное участие в уничтожении революционных организаций, был учеником знаменитого жандармского сыщика Рунича, командированного в 1904 - 1905 годах в Баку для подавления революционного движения. Не было никакого сомнения, что этот матерый шпион направлен царским консулом к наследному принцу не только как преподаватель. Видимо, основной его задачей было следить за принцем и всеми его посетителями и сообщать их имена консулу. Меня это не удивило, но несколько озадачило. Весьма вероятно, что мне придется столкнуться с этим жандармом в роли учителя. Пока беспокоиться об этом было рано, надо было выяснить, для чего губернатор пригласил меня.
Принесли чай, предложили кальян, но я поблагодарил и отказался, сославшись на то, что не имею привычки курить кальян. Принц любезно предложил мне папиросу, а другую взял сам.
- Я вас пригласил сюда, - сказал он, - чтобы выразить свою глубокую благодарность. Но не думайте, что дело в пяти тысячах туманов. Нет, я хочу поблагодарить вас за чуткость, за оценку, которую вы дали мне и всей нашей династии. Вместе с вами ко мне пришли люди, большинство которых в свое время сидели со мной за одним столом, ели наш хлеб, веселились с моим отцом, впоследствии коронованным. Пользуясь благоволением моих предков, их родители стали богачами. Но теперь они не сочли нужным хотя бы для приличия преподнести мне букет цветов или пару лимонов, они ничем не выказали своего расположения к нашему роду. На фоне этой вопиющей неблагодарности и невежества не оценить вас, не выразить вам лично свою признательность я не мог. Эти люди, прислуживая русскому правительству, боясь лишиться его покровительства, не встречали меня, когда я въезжал в Тавриз. Лишь купцы и нищие приветствовали меня, а старые друзья моей семьи не оказали мне даже такого внимания, как русский консул.
Я решил воздержаться от ответа принцу, потому что не верил в искренность его слов. Его коронованный брат продал царю свою родину за сто тысяч туманов, и я не сомневался, что наследник престола, рассыпавшийся передо мной в любезностях, не задумываясь, мог бы продать сотни таких, как я, а вместе с нами и всю страну за значительно меньшую сумму. Я постарался переменить тему нашего разговора.
- Уважение и почет, которые оказал вашему высочеству господин консул, достойны представителя дружественной державы. Мы должны быть признательны царскому правительству, нашему непосредственному соседу, за все, что оно делает для нашей страны.
Я говорил еще много пустозвонных, почти бессвязных фраз, не имеющих никакого отношения к его словам. Принц понял, что я просто увертываюсь от прямого ответа и избегаю разговора о царском консуле. Он улыбнулся.
- Я говорю с вами, как с честным иранцем Я не дипломат и не люблю, когда со мною говорят на языке дипломатов. Но я не могу не признать, что вы поступаете правильно. Сейчас такое время, что один глаз не может доверять другому. Однако вы должны хорошенько запомнить одно: если нашу династию заменит другая, она все равно не забудет изменников и предателей. Поверьте мне, я не предатель и не изменник. И все, кто любит эту землю, на которой мы родились и живем, для меня роднее и милее брата. Вы можете довериться мне. Я не могу хладнокровно смотреть, когда родина моя стонет под пятой оккупантов. Я прекрасно вижу, кто что делает, о чем думает. Если я молчу, если временно терплю унижение, то только потому, что сейчас это необходимо. Другого выхода нет. Это известно всем нам! Я опять прервал его.
- Его высочеству я свято верю, уважаю его, а потому я хочу взять на себя смелость просить вас быть сугубо осторожным. Многие стремятся завоевать ваше доверие, показать себя вашим преданным другом, но по неопытности вы можете поверить им, в то время как они ни за понюшку табаку продадут вас в два счета.
- Не могу не быть признательным вам. Да, к сожалению, такие люди есть. И я вам тоже советую быть осторожным, теперь редко кто объективен и честен, большинство во всем исходит с точки зрения собственных интересов. Изменились нравы, испортились люди. Не знаю, тавризец вы или нет, я родился и вырос в этом городе. Вы не можете не согласиться с тем, что рядом с честными, преданными людьми, рядом с патриотами здесь уживаются безразличные ко всему, легкомысленные, а зачастую и продажные люди. Что поделаешь, в семье не без урода.
Наша беседа продолжалась в таком духе довольно долго, но губернатору так и не удалось заставить меня высказать свои политические убеждения. С самого начала и до конца нашего разговора я избегал острых тем. Наконец, он перешел на другое.
- Убийство Сардар-Рашида - событие немалое. Оно говорит о том, что в стране действует какая-то, довольно сильная организация, которая внушает людям страх и тревогу. Листовки, подброшенные убийцей, ясно показывают цель, которую она поставила перед собой. Черным по белому там написано, что они намерены покарать всех предателей и изменников. Теперь времена тревожные. Одного подозрения достаточно, чтобы обвинить и уничтожить человека. Поэтому-то я, зная, что вы мой доброжелатель, прошу вас, там, где надо, говорить о моей преданности родине и конституции, словом, создайте обо мне благоприятное общественное мнение.
Последние слова наследного принца пролили свет на цель его приглашения. Только теперь я понял, что его одолевает животный страх за свою шкуру. Убийство Сардар-Рашида, листовки, найденные возле его трупа, вселили в душу губернатора тревогу. Все его разглагольствования о любви к народу и родине должны были подготовить почву для этой просьбы. Я поспешил успокоить его:
- Конечно, его высочество своевременно поднимает этот вопрос. Как раньше, так и теперь общественное мнение играет колоссальную роль. Но его высочество должен на деле доказать свою любовь к родине. Вы должны быть на страже интересов народа, знать все его горести, мечты и чаяния, помочь ему. Что же касается меня, можете не сомневаться, что я при каждом удобном случае буду хвалить вас. И вовсе не потому, что вы меня просите, а потому, что я убежден в вашей горячей любви к народу и желании работать на его благо.
Мы поговорили еще немного. Я понял, что он мною доволен. Несколько раз я, ссылаясь на позднее время, на то, что ему пора отдыхать, порывался уйти, но он не отпускал меня, а я не мог открыто признаться, что устал от долгой беседы. По правилам этикета, посетитель высокопоставленного лица мог уйти только после того, как хозяин говорил ему: "Вы свободны". Поэтому я вынужден был сидеть.
Было около часу ночи, когда он задал мне такой вопрос:
- Какие темы разговора больше всего интересуют вас?
- Пожалуй, исторические, литературные, даже любовные, но только не политические. В политике я совсем не разбираюсь.
- Любите ли вы поэзию?
- Устав от работы, я люблю слушать стихи, но сам читать не могу.
- А музыку?
- По-моему, ее любят все, и я не составляю исключения.
После этого принц нажал кнопку на столе. Немного спустя вошел старый церемониймейстер, с лицом, изрезанным морщинами.
- Ужин готов? - спросил губернатор.
Церемониймейстер, молча поклонившись, удалился. Я чувствовал себя так, словно сидел на иголках. Задерживаться здесь мне совсем не хотелось, и не без причины. Если когда-нибудь возникнет конфликт между принцем и консулом, мне припомнят этот долгий визит, эту беседу наедине.
Минут через пятнадцать старый церемониймейстер вернулся.
- Ужин подан! - торжественно провозгласил он и выплыл из комнаты.
Мы последовали за ним. По дороге Мохаммед-Гасан-Мирза давал мне пояснения:
- Вот здесь был кабинет покойного Наибуссолтана, а в этой комнате Мохаммед-хан прожил около года. Тут была спальня покойного Музаффереддин-шаха, а здесь кабинет моего несчастного отца. Вот это библиотека Аббас-Мирзы.
Так мы прошли около, двадцати комнат и, наконец, попали в огромный салон.
- А этот салон со времен Наибуссолтане служил гостиной.
Стол был сервирован по-европейски, на две персоны, но еды и напитков хватило бы человек на тридцать.