Арита осталась одна. Она попыталась подняться, но не смогла. Сил не было, и тело пронзила такая боль, что глазам стало горячо от выступивших слёз.
Когда боль немного утихла, Арита попробовала осмотреться.
Она лежала на тюфяке и подушке, набитых оленьей шерстью. Светильник в виде круглого котелка с ручкой-обручем, подвешенный в центре жилища, тускло освещал войлочные стены. В неярком свете, среди тревожного бега теней, по ним неслись искусно вышитые вереницы пантер, нападающих на оленей. Рядом с лежанкой на круглом столике с изогнутыми ножками, похожими на лапы какого-то животного, стоял ещё один маленький светильник, пламя которого разбрасывало золотые искры по гладкой блестящей поверхности лежащего рядом Жезла.
Арита вспомнила, как в последнюю ночь её прежней жизни получила жезл от Аракалы…
Поэтому меня приняли за царевну, подумала она.
…Возможно ли в безбрежной степи найти дорогу? Возможно ли вернуться в этот мир, когда знаешь, что того, кто связывал тебя с ним, уже нет в живых? Возможно ли, не чувствуя себя частью этого мира, страшиться смерти?
Жизнь возвращалась к ней медленно. Порой, приходя в себя, она беспомощно пыталась соединить в цельное покрывало пёстрые лоскутки обрывочных, но потом снова погружалась в беспамятство. Она поправилась бы скорее, если бы хотела жить. Только желание мстить заставляло её возвращаться из приграничных миров.
Мало-помалу, она пошла на поправку. Кобылье молоко, баранье мясо, целительный степной воздух вернули телу упругость, глазам зоркость, а сердцу страсть. Она осознала унизительное положение, в котором находилась, и снова горе овладело ею.
Но когда однажды хмурым ветреным утром Арита, наконец, вышла из убежища, она хотела одного – мстить. Каждый высохший стебель, каждая пожелтевшая травинка шептали ей о мести.
Для начала нужно было выяснить, возможен ли побег. Очень скоро она поняла, что дело это нелёгкое. Это была настоящая крепость. Окружённая с трёх сторон кольцом мощных стен, столица скифского царя Савлия казалось неприступной. Единственные большие ворота в высокой стене охранялись вооружёнными солдатами со сторожевых башен. С южной стороны цитадель защищала толстая земляная оборонительная насыпь. С внутренней стороны стен – открытое пространство с загоном для скота. Жилые постройки внутри этого пояса теснились ближе к северу. Дома были деревянными, с пристройками, выступающими с обеих сторон центральной овальной части.
От свежего и прохладного воздуха и от тяжких мыслей голова у Ариты закружилась. Она покачнулась и упала бы, если бы кто-то не подхватил её под руку.
Киммерийка подняла взгляд.
Рядом стоял молодой плечистый скиф. Тёмные глаза смотрели внимательно и хмуро, словно солнце сквозь облака. Длинные русые волосы под высокой шапкой и мех на его накидке, перехваченной поясом с золотой пряжкой, трепетали при малейшем дуновении ветра, отчего скиф становился похожим на льва.
Арита оперлась на подставленный локоть. От прикосновения её словно молнией пронзило. Она вздрогнула и испуганно отдернула руку.
Скиф ещё больше нахмурился, будто и его обожгла маленькая горячая ладонь.
– Меня зовут Тирсай, – голос прозвучал низко и глухо.
– Арита, – ответила киммерийка и поспешила уйти.
С того дня они виделись почти каждый день.
То он проходил мимо, то оказывался рядом с ней за трапезой. Они ни разу они не заговорили, но Арита никак не могла понять, почему всё чаще думает о нём? Почему так часто они оказываются рядом?
В тот день был праздник Великой богини Табити.
В честь покровительницы одной из самых могучих стихий – огня – скифы готовили общую трапезу. В бронзовых котлах варилось мясо, в собственном жиру жарились кабаньи туши и тушки птиц. Скифы с наслаждением пили из большой золотой чаши, ходившей по кругу, синеватое кобылье молоко и быстро хмелели. Было людно, возбуждённые громкоголосые скифы сновали повсюду, но Арита чувствовала себя чужой среди них, не различая голосов, не узнавая напевов. Ей захотелось остаться одной, и она решила уйти к небольшому ручью, резво вытекавшему из-под городской стены.
Девушка присела у самой воды, обхватив руками колени, и стала слушать, как звенит вода, сталкивая друг с другом гладкие камешки. Здесь было спокойно и так хорошо просто сидеть, слушать незатейливую песню ручья, вспоминать о Гирте...
– Арита, – неожиданно услышала она рядом. – Почему ты здесь? Тебе не по нраву наш праздник?
Она обернулась на голос. Это был Тирсай.
Короткий нарядный кафтан с длинными рукавами подпоясывал узкий ремень, на котором висел короткий меч. Длинные широкие штаны заправлены в мягкие кожаные сапоги.
– Киммерийцы не поклоняются скифским богам, – сказала Арита тихо и непреклонно.
– А каким богам поклоняешься ты? – спросил Тирсай, присаживаясь рядом.
Его крепкое плечо коснулось плеча девушки. От смущения она уставилась на воду:
– Богу, который внутри меня, – ответила она, не поворачивая головы, но чувствуя на себе взгляд Тирсая.
– И чему же учит твой внутренний бог?
– Он учит жить на своей земле, не убивать и не грабить...
Арита осеклась, понимая, что не смеет дерзить, если хочет сбежать отсюда до того, как её казнят за такие речи.
– Разве у киммерийцев нет культа Великой Богини? – продолжал Тирсай. – Культы богинь плодородия есть у всех народов. Египетская Сехмет, вавилонская Иштар, греческая Деметра... У неё есть и более древние имена: лувийская Ати Купапа, микенская Тейайа Матреи Матерь Богов…
– Откуда ты всё знаешь? – удивилась Арита познаниями молодого скифа.
– Я служил у Анахарсиса, брата царя Савлия. Царь отправил царевича послом в Афины. Я поехал вместе с ним. В Афинах Анахарсис изучал философию у самого Солона, одного из семи греческих мудрецов, получивших знания у египетских жрецов. Когда Савлий призвал брата обратно, тот не стал торопиться и по пути домой посетил немало городов. В Кизике, где по преданию жили потомки греческого Бога Посейдона долионы, на горе Диндим мы посетили святилище фригийской Богини Кибелы, олицетворения матери-природы. Анахарсис говорил, что святилище Кибелы Диндимены основали ещё аргонавты, посетившие город в поисках Золотого Руна. Анахарсис принял участие в мистериях в честь Богини. Вернувшись домой, мой хозяин хотел ввести культ Кибелы и среди скифов, но царь Савлий страшно разгневался на брата за непочтение к нашим богам, и убил его собственными руками…
Этот скиф, он говорил с ней так, как никто прежде не говорил. Она смотрела на его губы, как смотрела когда-то на губы Гирта. Но они были чужими, незнакомыми, как и удивительный его рассказ. Арита слушала Тирсая, чувствуя странную власть его над собой.
Вдруг, словно её обдало жаром костра, она остро почувствовала рядом плечо скифа. Арита подняла глаза и увидела в распахнувшемся вороте кафтана его могучую шею…
За полночь уставшие скифы разошлись, и всё стихло.
А перед самым рассветом, когда едва уловимый ветерок принёс из степи запахи влажной после дождя земли и посвежевшей зелени, и ещё что-то такое, от чего замирало сердце, она очнулась в полутёмной палатке. Светильники догорали.
Арита не понимала, отчего так размякла. Куда подевалась злость? Она вдруг с удивлением осознала, что совсем не хочет мстить. Напротив, ей было так хорошо и спокойно рядом с этим молодым скифом, мирно спящим рядом с ней. Она разглядывала точёный профиль и не чувствовала ненависти ни к нему, ни к себе.
Эта ночь была ночью истинной жизни и глубоко скрытых желаний сердца. Истина была обнажена, как она, а она обнажена как истина. Она не смогла бы сейчас солгать даже в мелочи, потому что поняла – всё, что она теперь сделает, будет иметь значение, каждое произнесенное слово как сакральная правда.