– Ты действительно киммерийская царевна? – спросил проснувшийся Тирсай.
Арита растерялась. Помнила, что её приняли за царевну, потому что нашли при ней Лазуритовый Жезл. А вдруг только это обстоятельство заставило скифов оставить ей жизнь?
– Я наследница Великой Царицы, – прошептала она.
Это была правда.
Получив той ночью в беспредельной степи в знак посвящения Лазуритовый жезл, она стала полноправной наследницей своего Рода. В ту ночь она утратила всё, что было у неё прежде и начала новую жизнь, приобретя нечто такое, что не совсем ещё осознавала.
Она только ступила на дорогу, по которой должна пройти.
Арита смотрела в глаза Тирсая, и видела свой путь...
...Она увидела, как уходит из города скифов…
Однажды ранним утром она оседлает коня, спрячет Жезл в сумку у седла, и отправится в степь. И никто не догонит её, ведь она умчится, как ветер. Тирсай поможет ей, она знала это уже тогда, в то пасмурное утро, когда они впервые коснулись друг друга, и её пронзило, словно молнией. Она не знала тогда, что эта вспышка была первым опытом дара прозрения, который она получила по наследству от Великой Богини.
Табити, скифская Богиня подземного огня, грозная, воспламеняющая богиня, имела и другие имена...
Огненная, могучая и властная богиня позволила киммерийке заглянуть в волшебное зеркало, в котором был виден весь мир, где отражались все людские судьбы....
Она узнала, что стрела, догнавшая её в степи, когда она мчалась мстить скифам за смерть Гирта, была выпущена Тирсаем.
Она вспомнила, как очнулась лежащей поперёк седла, услышав конский топот, как чья-то сильная рука вцепилась в узду, как качалась степь, мелькали перед глазами алые цветы, гнущиеся на тоненьких огненных стебельках, как белым пятном промелькнул лошадиный череп…
Пронзающие насквозь, как его меткие стрелы, глаза Тирсая удержат её на долгие годы, и она узнает, что и скифы умеют любить и быть преданными.
Табити, богиня жертвенного огня и молитвы. У этого огня она будет согреваться долгие годы.
Именем Табити, богини домашнего огня, принесёт ей клятву верности Тирсай.
Табити, молодая женщина в длинном платье. Такой её изображали скифы. Такой хотел видеть Ариту Тирсай.
... Всё это ей ещё только предстояло узнать. А потом она уйдёт.
…Куда она двинется дальше? Пожалуй, на север. Через степь, такую беспредельную, что понадобится не меньше года, чтобы достичь её края, да и не каждому удастся вернуться из этого странствия. Ведь там, за краем степи клубиться тот самый изначальный мрак, из которого раз в тысячелетие выходят новые народы. Именно оттуда вышли киммерийцы, потом и скифы. А потом придут другие...
Ведь исчезновение киммерийцев неизбежно, ибо они ушли со своей земли, без боя уступив её скифам. Киммерийцы исчезнут в зазеркалье истории так же, как их преследователи, скифы. Люди будущего будут спорить, откуда они пришли, кто из них был захватчиком, и на чьих землях селились оба этих народа?
Загадочные этруски изображали киммерийцев в виде всадников в высоких шапках. Такие шапки были символом Верхнего Египта. Свою страну египтяне называли Кеме. Кемет – плодородная смесь водорослей и земли, приносимая Нилом на их поля. Кемет, кеме, кемерийцы, киммерийцы...
Киммерийцы будут отступать под яростным натиском скифов в сторону Египта, возможно, своей прародины.
Хетты, этруски, киммерийцы, скифы... Кто придёт следом?
[1] Анахарсис - скифский царевич, сын правителя Гнура, годы жизни которого установлены лишь приблизительно и отличаются в разных источниках. Прославился он благодаря путешествию в Древнюю Грецию, насыщенному встречами с известными людьми - самим греческим правителем Солоном, Токсаром (Токсарисом) - знатным человеком, тоже родом из скифов, почитаемого в качестве врача и просто мудрого человека. Путешествие сына скифского царя не ограничилось одними Афинами, он ездил и по другим городам и странам. В частности, есть сведения, что был он и у легендарного царя Лидии Креза.
Тёмная лошадка
Инне опять снилось, что она лошадь.
У неё было большое и сильное тело. Непривычные приятные ощущения радовали её худую анемичную плоть. Она переступала с одной стройной ноги на другую и трясла головой, стараясь разглядеть цвет гривы.
– Да я блондинка!
Инна задохнулась от счастья и… проснулась.
– Мам, к чему лошади снятся? — спросила она за завтраком.
– Ко лжи, — ответила мать, намазывая на хлеб масло.
– Почему ко лжи?
–Лошадь, ложь… Не знаю. Так бабушка говорила. Ешь лучше… а то не в коня корм, — проворчала мать, протягивая Инне бутерброд.
И постучала пальцем по циферблату часов.
–На работу не опоздаешь?
Собиралась Инна быстро. Блузка, костюм, волосы в пучок на затылке, короткий взгляд в зеркало. Смотреть, в общем-то, было не на что. Она вздохнула.
–Мам, я ушла.
Работой своей Инна дорожила.
Место в военном суде Энского гарнизона считалось самым престижным для каждой уважающей себя выпускницы единственной в городе Энске школы. Ведь только там можно найти путёвого жениха и выйти замуж раньше ровесниц.
На этот счёт у матери было своё мнение.
–Успеешь ещё хомут-то надеть.
Зимой до небольшого старинного особнячка, в котором вершился суд над проштрафившимися военными, Инна ходила не кратчайшим путём по заметённой снегом тропинке, а по выскобленному до асфальта тротуару мимо здания городской администрации. В вечных зимних потёмках это было одно из самых освещённых мест Энска. Идти здесь было светлее и веселее.
У входа в суд Инна столкнулась с приятельницей из отдела кадров Анжелой Кобылянской. Кобылянская опекала Инну — сообщала новости, пересказывала сплетни. К примеру, о том, что подполковник Сивый называет Инну "Инной Палковной" за прямую негнущуюся спину.
-Привет! Покурим? — остановила Кобылянская Инну.
Если бы не Анжела, Инне было бы совсем одиноко в скорбном судилище. Ни секретарши, ни две девицы из архива, походившие на гарцующих шотландских пони, не воспринимали её как живое существо, называя за глаза "эта мадам". Остальные сотрудники просто не замечали. Слава богу, работы невпроворот. Таких, как она, называют рабочими лошадками. И фамилия подходящая — Иноходцева! На иноходцах верхом ездить удобнее.
Ассоциация с ипподромом возникла у Инны в первый же день, когда, сидя в кабинете Председателя суда полковника Коновалова, большого, широкой спиной и мощными конечностями напоминавшего лошадь-тяжеловоза, она услышала цоканье секретарских каблуков в коридоре. Коновалов, старинный знакомый матери, встретил Инну приветливо. Раскрыв её личное дело, он прочитал:
– Иноходцева Инна Павловна. Знаю матушку вашу. Редкой души человек, интеллигентнейшая особа, — добродушно сказал он и пообещал поддерживать морально и не обидеть материально.
Работа, работа, и ничего кроме работы. И так день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Cкоро ей тридцать, а что она видит, кроме работы!
Коновалов, как и обещал, частенько интересовался, как Инне работается и не забывал выписывать настолько хорошие премиальные, что секретарши пустили слух, будто она его любовница.
Да разве любовницы бывают такими!
Красотой она, конечно, не блистала, но и назвать её дурнушкой язык не повернётся. Но с неё будто забыли снять упаковочную плёнку. Вот, кажется, найти краешек, стащить аккуратненько и заиграют краски, станут объёмнее.