Сатрэм накинул на голову капюшон и, низко опустив голову, перебежал на другую сторону улицы. Пройдя несколько метров вдоль высокой чугунной ограды, свернул с дороги и вышел на соборную площадь.
Сотканный из мглы и света, отливающего красным там, где сохранились стёкла витражей, Сент-Долор вздымался к небу. Чистая готика – строгий фундамент, стрельчатые арки, шпили, башни, пинакли, химеры и горгульи по краям контрфорсов. Казалось, это строение существовало всегда, на протяжении всех дней и ночей, до начала дней. До Кольца...
Направляясь к западному входу, Сатрэм пересёк площадь, влажную от росы, и прошёл мимо мёртвого фонтана, покрытого толстым слоем бледно-зеленой ряски. Земля у стен собора, липкая и вязкая, при каждом шаге чавкала, неохотно отпуская ногу. Здесь, на почве богатой мёртвой органикой, густо разросся просвирник, до самой зимы обжигающий глаза кроваво-красными цветами.
Через потайную дверь проник в западный неф. Возле центральной колонны опустился на колени. Сунул окоченевшие пальцы под слой мха, нащупал отверстие люка и потянул на себя тяжёлый металлический круг. В ноздри ударил тошнотворный запах.
Сатрэм сошёл вниз на несколько ступеней, осторожно опустил крышку и, прислонясь спиной к стене, откинул голову назад. Затылком он почти физически ощущал, как, цепляясь за известковые швы между камнями, ползут вглубь почвы корни растений, изо всех сил стараясь как можно прочнее укрепиться в ней.
«А вот люди оторвались от своих корней», – думал Сатрэм. – «В борьбе за выживание о многом успели позабыть».
Новая Актория, по сути, так и осталась хрупкой конструкцией, отчаянно нуждающейся в защите. Бетонные сваи, опасно высокие и, при всей кажущейся надёжности, возносили город слишком высоко, к самому небу. Но к небесам ли?
Осторожно, ступень за ступенью Сатрэм начал долгий спуск по крутой полуоборотной лестнице. От бесчисленных поворотов кружилась голова, его окружал зловонный мрак, но выпуклые фасеточные глаза отлично видели в темноте.
После того, как Актория вычеркнула его из списков законных обитателей, он устроил здесь что-то вроде норы. Сатрэм не знал, почему в ту ночь оказался именно в катакомбах Сен-Долор, – случайно или сработало что-то вроде инстинкта, – но здесь, среди древних, но ещё очень крепких нормандских стен он чувствовал себя защищённым.
Его бил озноб, любые попытки согреться бесполезны. Единственное, чего можно добиться, спустившись в сырое подземелье, – это перестать ощущать резкие порывы ветра. Но ему необходимоукрытиенакакое- то время, прежде чем он отомстит этому городу. И он не знал, надолго ли?
Сатрэм достиг площадки, где находился вход в один из горизонтальных ярусов. Бесконечно длинная галерея низких сводов терялась в темноте. Сатрэм поскользнулся на чём-то липком.
– Вот дерьмо! – ругнулся он.
Из проёма хлынула волна ледяного воздуха. Это вспорхнул и заметался, ударяясь крыльями о стены, испуганный микрохироптер.
– Ну, ну, успокойся, Просперо! – устало проговорил Сатрэм, подставляя локоть.
Вцепившись коготками в жёсткую ткань плаща, микрохироптер что-то проверещал.
– Не ворчи, старина, – сказал Сатрэм, почёсывая мышь между ушами. – Я ужасно устал, но кое-что тебе принёс. Вот, держи.
Сатрэм порылся в кармане и извлёк крупный перезрелый плод знаменитой атленской сливы. Он разломил его и предложил кусочек Просперо. Микрохироптер схватил фрукт и упорхнул в темноту.
Уходящая ночь, впрочем, как и все предыдущие, была потрачена на поиски пищи. И сейчас ему хотелось только одного: завернуться в плащ, натянув рукава до самых кончиков пальцев, и скорчится в каком-нибудь углублении.
Не закрывая глаза, Сатрэм впал в привычное полузабытьё, чувствуя, как привычный мрак проникает в душу. Отдаться власти холода, пока не наступило пустое, ненужное «завтра».
Тьма и безысходность.
Переживания по поводу унизительного положения обитателя акторианских подземелий мучили его только в первое время. Постоянное чувство голода свело к нулю остатки человеческого достоинства. Из прежнего дома он перетащил сюда несколько книг, но его глаза сумеречного насекомого, воспринимающее ультрафиолетовые лучи и способные различать колебания света до трёхсот герц, слишком плохо различали мелкие детали. В конце концов, подземелье одержало верх. Раздавленный собственным ничтожеством, преодолевая омерзительные импульсы животных потребностей, какое-то время он пытался сохранять прежние привычки и элементарную чистоплотность. Но, оставаясь в вынужденном заточении, он постепенно утратил почти все чувства, кроме обоняния. Вдыхать зловоние было по-прежнему невыносимо, он так и не смог к этому привыкнуть. Смрад, заполнявший ноздри, состоял из запахов экскрементов, собственного пота и одежды, снятой с мертвецов.
Как же быстро ему, профессоруАкторианскогоуниверситета, авторумногочисленных научных трудов по древним культам и религиям, удалось опуститься до полуживотного состояния! Он прекрасно сознавал степень своего падения. Но он очень хотел выжить. Впрочем, существование во тьме подземелья с трудом можно было назвать жизнью. Он не умер, но оставался ли он человеком?
Трудней всего оказалось привыкнуть к отсутствию человеческих голосов. Что он здесь слышал? Крысиный писк да шорох кожаных крыльев микрохироптеров.
Замкнутость – кошмар, и поначалу эта ноша казалась непосильной, но, пережив первую, самую страшную ночь в подземелье Сент-Долор, он понял, что не смеет пускать уныние в сердце. Скрипя зубами, разрываемый сдавленными криками отчаяния и боли, он дождался рассвета, явившегосяввидеузкихбледно-розовых полосок света после нескольких часов мрака, похожего на смерть, и изменил свою судьбу.
Что ж, теперь он обитательтрущобнижнего города, подземного мира, ада, тартара.Первоевремя, мучительновыбираямеждужизньювотьмеподземельяимракомнебытия, онпыталсяпокончитьссобой, нопостепеннотемнотапоглотилаегополностью.
За времясвоегозаточенияон понял, что угрызения совести и постоянный страх подтачивают организм сильнее любых болезней. Иногда хотелось выть от одиночества. Из тьмы выползали демоны прошлого, мучительные воспоминания. Но мрак оказывал не него странное воздействие, неожиданное и сильное. Постоянно балансируя на грани грёз и болезненной одержимости, ощущая гнетущую боль одиночестваиглубинусвоего падения, он стал страстно мечтать о превосходстве над людьми.
Разум его помутился. Он не умер, но с каждым днём менялся, и смысл происходивших перемен прояснялся медленно, пока изменения не стали явными. Он понял: небытия нет. Есть переход из одной реальности в другую. И это доказывало, что сознательная жизнь может продолжаться независимо от формы физического тела.
Как удивительно зыбок переход из одного состояния в другое. Как тонка эта грань.
***
Скорчившись в своей норе, Сатрэм вспомнил одну из университетских вечеринок, на которой зашёл разговор о Кольце, о том, что осталось за его пределами, об иных мирах…
– ЗапределамиКольцавсёиллюзорно, – рассуждал Сатрэм. – Полагаю, там нет ничего, однивибрирующие формы…
Но коллега Сатрэма с кафедры нейроморфной фотоники перебил его:
– Чушь. Идеалистическая чушь! Не станешь же ты, подобно экзальтированным, но малообразованным акторианцам, утверждать, что Кольцо – знак высшей милости, оградившей город от мерзостей, творящихся в мире? Как учит их новая религия? Актория – чистилище, Кольцо – врата в мир идеальных форм! Чудо-Об-Избранных!
Коллега нарисовал рукой воображаемую идеальную форму.
– А вдруг это действительно чудо? – спросил Сатрэм. –Если обратиться к астрологической космограмме Земли...
Коллега фыркнул: