– Верни мне нож, – попросила она.–Онмой.
Сатрэм протянул ей нож.
–Лучше быть подальше отсюда, – сказала она, засовывая его в голенище сапога.
Тилли была высокой, почти одного роста с ним, и смотрела прямо ему в глаза без малейшего отвращения к его внешности.
– Да, нужно выбираться, – ответил Сатрэм, чувствуя, как под её взглядом меняется его восприятие самого себя.
Им предстояло пройти по каменистой дороге прямо от внутреннего Кольца вдоль зарослей гигантских аспарагусов и акаций. Деревья окружала высокая трава. По веткам прыгали существа, похожие на крупных бескрылых птиц.
Он вёл её к Сен-Долор.
***
Одиночество нельзя принять или отвергнуть. Одиночество даётся свыше. Как испытание. Но испытание быть вдвоём с Тилли он выбрал сам.
«Так сложились вероятности», –твердил он себе. – «Мы нужны друг другу, поэтому вместе».
С самого начала он всё воспринимал всерьёз: её загадочные слова, необычные состояния, странные действия.
– Ты постоянно оглядываешься назад и не двигаешься дальше, – укоряла его Тилли. – Это же твоя жизнь! Каким образом она может быть грехом?
Об этом говорило и его сердце.Да, он был грешен, грязен и мерзок. Он был чудовищем с огромными кожистыми крыльями за спиной, которые он прятал под плащом, потому что ему некуда было лететь.
Стояла поздняя осень, дни стали короче. Светлое время суток они проводили в подземелье собора. Дощатая лежанка с ворохом тряпья, жалкое подобие стола из прогнивших досок, прогибающихся под собственной тяжестью, плесень на сырых стенах – время уходило большей частью на рассматривание её замысловатых узоров. Иногда Тилли листала его книги, но делала это равнодушно, даже с некоторой брезгливостью.
Время текло медленно, размеренно.
По утрам она собирала возле стен Собора сухие ломкие, прихваченные морозцем листья и ягоды, а вечерами заваривала из них крепкое питье. А он длинными октябрьскими ночами бродил по городу в поисках пищи.
Он мечтал отомстить Актории. Его ненависть к этому городу разрослась до болезненных размеров, стала манией. Он целыми днями размышлял о разновидностях пыток, которым подвергнет каждого, кто подвернётся по руку, пока, наконец, не понял, что именно этого от него и ждут.
Это случилось в ту единственную ночь в году, когда стирается грань времён.
Сатрэм развёл огонь прямо на каменном полу собора.
Тилли принесла охапку сухой листвы и ссыпала в костёр. Пламя схватило их и хищно затрещало. Лица обдало жаром.
Он мрачно наблюдал, как поверхогня, между светом и тенью витают его грехи. Он знал их имена: гнев, гордость, чрезмерная чувственность… Они делали его слишком уязвимым.
Но Тилли так не считала.
– Живи, не краснея, Сатрэм! – говорила она. – Ошибки – это часть пути. И не сдерживай гнев, ибо это мощное оружие.
Она подошла и в течение двух секунд трижды коснулась его в нескольких местах кончиками пальцев. Каждый жест обладал дьявольской точностью. Движения были неуловимы, касания безболезненны, но он замер, опутанный чарами.
Ему показалось, что каждый листок акации и высоченная дикая мальва, и сухой колючий кустарник у стен Собора, и даже сами его стены дышат в ритме биения её сердца. Никогда прежде он не испытывал такого блаженства.
Он попытался обнять её, но Тилли отошла и надменно сказала, глядя на языки пламени:
– Тело всего лишь мост.
Как она любила смотреть на огонь! Словно он подпитывал её, давая уверенность и силу.
Потом она поднялась по лестнице, ведущей в алтарь, и остановилась. Когда Сатрэм поднял голову, её глаза горели смесью невинности и порока.
Он сделал несколько шагов и опустился перед ней на колени. Нестерпимо хотелось быть ближе. Она была как магнит.
Гибкая и сильная, как молодой побег. Такая юная и столь ужасающе мощная, способная использовать сверхтонкие чувства. Она была прекрасна, но холодна и далека, как Луна и неотвратима, как Немезида.
– Как ты можешь терпеть своё поражение? – произнесла Тилли. – Никогда не прощай нанесённых обид!
Он и не подозревал, что в человеческом голосе может звучать такая ярость.
– Тывыпализвремениичувствуешьсебяпотерянным, какребёнок, – продолжала Тилли. – Сейчас рождается новое будущее и новый ты, Сатрэм! Не торопись, но и не мешай этому.
Она взывала к его эго, и оно мерцало внутри, как северное сияние.
– Твоё эго, как саднящая рана, – возвещала она. – Помоги ему вырасти. Ибо ты зван и призван! Отбрось сомнения. Почувствуй энергию, текущую через тебя, и двигайся вперёд, как тотальное существо!
Он стоял перед ней, безоружный, обнажённый, такой как есть.
Тилли коснуласьегогрудираскалённымкусочком древесного угля и что-то начертила на коже.
Остроконечный серп луны.
Расправленные крылья совы.
Хищные когти льва.
Иссиня-чёрный узор мерцал в неровном свете костра, перекатываясь под кожей.
Полный сомнений, Сатрэм возразил:
– Я всего лишь уродливое ночное существо, не имеющее названия, жалкий выродок. Что я могу?!
Внезапно она преобразилась. Изогнутый нож, которым она скрепляла волосы, собранные на темени, блеснул, как лунный серп.
Сатрэм слушал её прорицания, туманные и двусмысленные. Она призывала сокрушить Акторию:
– Мы будем смертоносны!
Её лицо приобрело холодное надменное выражение.
– Твоя сила уже внутри тебя, её не затолкаешь туда насильно. Ты – самый первый из богов нового мира. Взгляни на себя! Ты прекрасен.
Ему хотелось молиться ей, воплощению возмездия с безумным взором.
Тилли подошла близко-близко и, шепнув ему на ухо что-то соблазнительное, вынула нож из волос. Они упали ему на лицо. Дыхание Тилли было спокойным и глубоким. Но зрачки сузились, ноздри подрагивали. Воплощённая ярость.
Глухие упругие звуки рядом. Это сердце Тилли билось, как барабан шамана. Где-то тонко заныли свирели.
Её чувственные губы, полуприкрытые глаза, ладони, плечи...
Всё перепуталось – страх и страсть. Похожие на богов и на грешников, они предались древнему чувственному обряду. Сердце Сатрэма билось в унисон с глухими ударами ритуального барабана.
Она доказала, что ей известны все наслаждения, доступные людям.
Это было словно борьба.
Между ними установились чрезвычайно болезненные отношения. Слишком сильные чувства – насмерть, до полного подчинения. Опасный накал страстей: перманентный конфликт, безосновательные обвинения, громкие скандалы. Они часто и яростно спорили, ругались, как рыночные торговцы. Иногда она могла проклинать его в течение получаса, и ни разу не повторить одно и то же ругательство. Казалось, она изо всех сил старается утопить его в своих инстинктивных желаниях, и им суждено расстаться со смертельной обидой, но каждую следующую ночь она продолжала кромсать его тёмное сердце.
Но она была сильнейшим феромоном. С ней даже среди руин он чувствовал себя обитателем царских чертогов. Только ему отводилась роль слуги, готового исполнить любое её желание.
Она наводила на него злые сны о ненависти и мести. Во сне он не сдерживал себя. И ничего не боялся.
Она стала его королевой. Он её полководцем. Им была нужна армия. Порой казалось, что из-за Кольца уже доносятся отчаянные вопли жадных до крови и наслаждений существ. Древние сущности, созданные опасными тёмными чарами, до поры не замечали его...
***
Они стояли возле длинной заводи под отвесной стеной внутреннего шлейфа. Над ними на шестиметровой высоте нависала ажурная листва гигантских аспарагусов.
Мгла натянула надповерхностьюводыбледную дымку.
Тилли, щурясь, смотрела на мерцающую гладь. Отражённый свет капал на её волосы и дрожал, умирая. День шёл на убыль, мутный, набрякшийвлагойигубительнымииспарениями.
Они скользнули в перелесок. Средиредкихдеревьевнаткнулись на взрытую землю, выдернутые корни и тут же вышли на след.