Несколько томительных минут в лифте, и вот она идёт по тротуару, вдыхая влажный, с горчинкой, осенний воздух. Солнце, поднявшееся над высотками, окрашивает листву в яркие цвета, но под навесами уличных кафе ещё таится дымная тень.
На Ратушной площади бурлит утренняя толпа. Клерки, полисмены, студенты, домохозяйки… Непохожие друг на друга, вместе они составляют систему взаимосвязанных элементов. Только Флай сама по себе.
Над зданием Ратуши,сложенным из бледного, крошащегося от времени камня, кружатся робкие стайки неразгаданных тайн и недосказанных историй. Двойная арочная дверь на торцевой стене, слегка просела, отчего Ратуша кажется необитаемой. Но Флай знает, что это не так, потому что, перешагнув порог, она долго идёт по длинному коридору, устланному ковровой дорожкой, вытертой множеством ног.
Семь этажей, согласно Уставу Ордена, приходится преодолеть пешком по крутой мраморной лестнице. На последнем этаже она на мгновение останавливается перед тяжёлой дубовой дверью, делает глубокий вдох и входит в резиденцию Магистра.
Никакой роскоши и блеска, кроме солнечных лучей, линующих мозаичный пол ровными полосами яркого света.
Магистр стоит у стола – сильный, волевой, гордый. Его фигуру, исполненную величия, окружает пурпурная аура, вселяющая в душу странную болезненную тревогу.
Он бросает на Флай холодный взгляд, пригвоздивший её на том месте возле самых дверей, где она остановилась, затем неторопливо отходит к окну и долго, словно испытывая её терпение, стоит, отвернувшись, скрестив на груди руки.
А в небе за окном сверкают серебристые молнии сомнений, вспыхивают оранжевые сферы любопытства, слабо мерцают перламутром голубые бусины молитв.
Наконец, не оборачиваясь, Магистр кивает, позволяя Флай говорить.
– Экселенс, – тихо начинает она, изо всех сил стараясь казаться уверенней. – Я осмелилась обратиться к вам, потому что считаю свою просьбу не проявлением слабости, вызванной личной привязанностью, а твёрдой убеждённостью в необходимости продления срока существования мастера Алана Дау. Это заслуженный человек, тонкий художник и...
Магистр поворачивает к ней строгое лицо, чёрные брови удивлённо ползут вверх, но голос звучит мягче, чем она могла бы рассчитывать.
– Флай, – он обращается к ней просто по имени, но тон слишком явно говорит о пропасти, лежащей между ними. – Ты молода, но достаточно умна, чтобы понимать неизбежность умирания всего живого.
– Простите, экселенс, – осторожно возражает Флай. – Но в городе всем известно, что вы могущественны и можете сотворить чудо. Умоляю вас!
Магистр делает нетерпеливый жест рукой, и Флай умолкает, почтительно опустив голову.
– Дискуссия бесполезна, – произносит Магистр, и в его голосе слышны ноты раздражения. – Даже я бессилен отменять законы Извечного! Человека, износившего свою физическую форму, неминуемо настигает смерть, и важно лишь то, реализовал ли покидающий этот мир индивид предоставленные ему возможности. Насколько мне известно, мастер Алан Дау в этой жизни реализовалсяполностью.
Флай снова пытается возражать:
– Но, экселенс, я знаю, вы способны вернуть человека, уже переступившего последнюю границу. Пусть ненадолго, но…
– Допустим, – неохотно соглашается Магистр. – Но зачем? Мы не знаем, где эта грань, где тот рубеж, отделяющий бытие от небытия. Может быть, смерть всего лишь иллюзия? Мы даже не способны видеть человека всего сразу, целиком!
Магистр возвращается к окну и указывает рукой на парковый пруд:
– Когда человек входит в воду, его тело пересекает линия, условно отделяющая верхний уровень от нижнего. Он погружается глубже, и образ, отражённый на воде, постепенно меняется, но сам человек остаётся неизменен, хотя то, что видим мы, говорит о другом.
Магистр поворачивается к Флай и спрашивает:
– Так скажи, измерим ли человек?
Его слова звучат более, чем весомо.
– Но как научиться видеть больше?! – восклицает Флай.
– Только не при помощи глаз, – качает головой Магистр. – Лишь для мысли нет преград! Она проникает даже внутрь непроницаемого. Каждой мысли, каждому чувству соответствует вибрация. Материя тела, пребывающего в реальном мире приходит в колебание и выбрасывает часть себя в параллельную реальность, в Мир Отражённых форм, то есть в наш мир. Но где и в какой момент мысль превращается в движение и обратно? Нам это неизвестно.
Некоторое время оба хранят молчание. Флай сознаёт, каким наивным кажется этому многомудрому человеку её слепое желание вернуть Ала.
– Я готова, – упрямо выдыхает Флай и, содрогнувшись, добавляет, наверное, излишнее. – На всё.
Магистр устремляет на неё взгляд холодных неуступчивых глаз, глубокая морщина пересекает лоб.
– На всё ли? – спрашивает он и примиряющее добавляет. – Всё это слишком сложно, моя дорогая. Пойми, ты никогда не сможешь проникнуть в реальный мир, ибо… ты уже находишься в нём. Все события, происходящие там, касаются и нашего мира.
– Какой он, тот мир, экселенс?
– Там всё по-другому, – произносит Магистр. – В том мире силы добра и зла принимают настолько причудливые формы, что различить их может только зрелая душа. Но ты, Флай, снедаема беспокойством и любопытством. Помни, открыв двери запретного, ты можешь выпустить силы, которые не сумеешь контролировать. Тебе придётся испытать щемящую иллюзорность изначальной пустоты и, возможно, ощутить на себе гнев Извечного.
– Поймите, экселенс, я хочу только одного: найти Ала. В этом мире, или в другом, неважно.
– Ты слишком молода и мало знаешь мир, в котором живёшь, чтобы отправиться на поиски другого! Ибо пути темны, а свет слаб и удалён от глаз.
– Рано или поздно каждый из нас перейдёт Границу у Сторожевой Башни. Просто скажите, куда идти.
– О, Флай! В нашем мире нет направления. Невозможно нарисовать карту Мира Отражений. Мы за пределами любой карты. Только время рисует его план в пространстве. Ты пойдешь вперёд, но неизбежно вернёшься обратно. Я укажу тебе путь, и ты дойдёшь до Сторожевой Башни, но тебе не преодолеть Врата, ибо ни в одном из миров тайны не принадлежат людям. Наши миры близки, но отделены друг от друга непреодолимым барьером. Двери запретного не открыть, как ни старайся. Единственная сила, способная распахнуть их, это время. Дождись своего часа, и Врата откроются сами. Ничто, слышишь, Флай, ничто не происходит без ведома Того, Кто открывает Врата. Великий Самадхи смотрит одновременно в обе стороны. Он пьёт туман Мира Отражаемого, который перетекает в наш Мир Отражений.
– Значит, Ал сейчас там? – с надеждой спрашивает Флай.
– И да, и нет. Он перешёл туда. Но это уже не Ал…
***
После долгого разговора с Магистром её потянуло к тому месту на набережной, где они с Алом любили бывать вдвоём. Стояла ночь. Флай в одиночестве шла под невероятно яркими звёздами.
Она вспоминала, как они стояли на мосту незадолго до Ала. Он глядел в реку и был спокоен. Его спокойствие восхищало Флай.
– Посмотри на меня, – сказал он, повернув к ней обезоруживающе печальное лицо. – Я совсем истончился. Мне осталось недолго. Я уже с трудом удерживаю форму. Но меня утешает мысль, что там, за пределами нашего мира, сияет вечный свет, безмерная мудрость и истина, а не плоское отражение чужой действительности.
Жгучее чувство досады от собственного бессилия изменить что-либо уступило место в душе Флай холодному оцепенению. Незримая печаль бродила меж чёрными стволами деревьев.
Можно ли сделать отпечаток чужих желаний, запечатлеть мысли, эмоции, интеллект, подсознательное, поймать неуловимые эманации тончайших ароматов и нежнейших звуков? Можно ли сделать слепок с печального сердца Ала?
В городских переулках бродили густые тени. Вокруг Сторожевой Башни струилась белёсая предутренняя мгла.