Выбрать главу
Надрывают нам нравы с моря Не благие, не добрые маты — Проиграл нам за Вислой зорю В тороках весь месяц щербатый.
Из-за черных клавиш в коленкоровом переплете Взволнованно вышел marche militaire. И тени героев берут на караул, Горнисты играют: vive I'Anglelerre!
Впереди эскадрона молодой есаул Знает одно слово — „наповал!" Вперед, к переправам! На правом берегу день коротал Пикет па пригорке, щурился мушкой. С неблизких холмов над ветхой избушкой Кивал к переправам прицельный сигналь.
На стременах самолета привстав, Сдерни с высот навесной архитрав.
У Гельголанда отравленных скал, Где Эльба выносить плакучие воды, Где бьется в падучей прибои непогоды И минный таится в бурунах оскал, Водила стальные стада Аретуза. И смерчи на крыльях пришли из Остенде, И смерти глаза из невнятной пучины Глядели, как смертные очи Медузы — То были Железного Чуда Календы. И долго из меди качались корзины, И жирно скрипели бичи Альбиона, И грызло железо, ворча, оборона.
На каждом перекрестке четыре угла Целуют в губы проходящее ненастье, И в груды ожерелий вчерашнего зла Бросают новой невзгоды запястья.
День тонкий и гладкий, жирный как Живоглот, Уходить в рубище к святотатству Каноссы, Заплаканная полночь надевает желтый капот И перед зеркалом приходящего расчесывает синие косы.

Былина о великой Сербии

На крутом берегу Белый Город; Долговязые пушки французские Разгоняли немецкие чудища, Распускали мониторы взапуски.
Белый Город стоит о семи головах, Захватили свахи немецкие На крутом берегу полоняночку И хотят за Дунай ее выдати.
Обложили мадьярские полчища но Расписные шатры беловерхие, Приходила широкая бабища Полоняночке косы раскосывать.
Да Дунаю ему за беду стоит, Что святым молоком не родных небес us Белы груди той полоняночки Напоят солода задунайские.
Шум шумит к Белу Граду от Лозницы, Бой идет от далекого Коссова — Разбегаются чуда раскосые За Дунай от Георгия Черного.

Песнь вторая

Знакомые вывески хлопают по плечу Крылами надорванных от истерики выкриков; Уродцы с искоркой сальных огарков В глазных орбитах, Флаг, обезумевший от долгих вздрагиваний, Как труп повешенного на карнизе крыши, Мелкие холодный вши Тоски до беспамятства, И трепет ланий Впавшего в детство Сердца.
Опавшие плечи, озленные локти. У всех но взглядах: „Ахти мне, убогу!" Тонка волынка поэта. Скрещенные шпаги пашен Заводят вплотную с полудня Ледоход оплывших надежд. И — смерть от кровоизлияния Грозит нашей нежной любви — Шепнуть пешек Сердца.
Прапорщик, прапорщик, Твои глаза татуированы ночною атакой, Ты гордый! У тебя красный темляк. Земля и озерные воды Стянулись на темени форта; Парное рыжее сусло Поило тугие прозоры
Верен враг — В полночь раздалася аорта, По волнам золотистого света Заплясали волчки-луидоры. Мутно речное русло. Ты мальчик! Не стало люнета.
А у нас не слышна канонада — Живем мы тихо и мирно, Бренчит у нас голос лирный Под каждым окном серенаду.
У нас напряженный мускул Не лопнет от жара орудий — Лишь дней разворочены скулы, Да туч разорваны груди.
Железное чудо на скользких тросах Спустилось поспешно из облак на землю. И вот я, растерзанный, внемлю Сопящую поступь по вспыхнувшим росам.
На сердце косясь с жеребячьей повадкой, На грудь наступая горелым копытом, Оно утирает мне слезы украдкой, Украдкой гудит над душой о забытом.
Девушка! — я рад тебе. Пускай твои уста, как челюсть цынготного, И кожа щек твоих, шурша, шелушится, Как у свеженабальзамированной мумии. У меня сердце нагое, А твои глаза не глубоки и в них не страшно, И объятья твои бездонны, Холодные, как ледяные проруби На реках моей родины.
В локонах, в локонах, завитых так густо, В папильотках, пожалуй, не зимних отсветов Разыгралась чугунная пустынь На гигантских шагах заветов.
Сутолока, лихая плясунья, Сверкая коленною чашкой, Громыхает протяжно и тяжко На обе стороны дня.
И как-то никто не знает, Что рок не играет в фанты, Что под кофтой милой инфанты Пес обозленный лает.
Что город, хрипя мокротой, Слепой, как крот кропотливый, Склонясь под крылом пилота, Сечет не мечем, а крапивой.
Отпрянув от своры зазорной, Оскаля гнилые зубы, Полощет поэт озорной В водостоках мертвые чубы.
Просачиваясь из кляксы туманов, Качаются на цыпочках похоронные процессии — Разве сон этот нов Москве и России?
Оттепель сморкается в полу гололедицы, Слюнявит разбитою челюстью отечные леденцы; Улицы грязные ручейки в дырявых митенках Капризно полощет в теплых слезах.

Эпилог

Дерзят мои тяжкие губы, Тускнея свинцовым оплевом, Занашивать кровную убыль, Запрашивать клепаным словом Поклепы, прогоны, протори. Нас братский сличит крематорий В жару пепелящего гнета. И наша святая вендетта, Сгорая римской свечою, Всплывет ладьей грозовою, Пройдет от брега до брега… И ждать нам осталось не долго — Засмеется красавица Волга, Загрустить печально Онега.