– Знаешь, когда я выбрался, то сначала не поверил. Мне показалось, что я сломал руку, но оказалось, что это только ушиб. Я решил, что вы все погибли, но как ты мне сказала, выбрались все. Я должен был переохладиться, но и этого не произошло. Как-то странно, как-то необычно все стало другим: и мы, и предметы, и явления. Ты знаешь в древней Греции жил один математик. Он вывел теорему, но ее доказательства не записал. А так как был чудаковатым человеком и писал только на полях, то оставил приписку, мол, места не хватило.
– И что?
– Я ее доказал. Хочешь, покажу?
– Нет, Леш, я все равно в этом ничего не пойму.
– Жаль, но не суть дела. Понимаешь, прошло уже более трех столетий, и какой-то студент, сидя у костра, доказывает эту теорему как дважды два.
– Что же тут плохого?
– Вероятность мала. Понимаешь, все твои злоключения, говорящие головы и странное поведение как-то можно объяснить. Можно предположить, что это групповой психоз или галлюцинация, но доказательство реальное.
– Почему ты в этом уверен? Это тоже может быть психозом. Если ты находишься под давлением наркотиков или сильного психотропного препарата, то твое доказательство может оказаться иллюзией.
– Может, но сама теорема никогда. Она существует и это проверено многократно, а я всего лишь ее доказал. Но даже не это меня смущает.
– А что еще?
– То, что вероятность, что ее докажу я настолько мала. Настолько…. Ну, представь Солнце…
– Ой, тяжело в такую погоду, но попробую.
– Представь, Солнце состоит из маковых зерен.
– Ух, ты.
– И одно из них помечено. Причем зерна находятся внутри сферы и тщательно перемешаны.
– Тяжело мыслить космическими масштабами, но предположим.
– Так вот, я запускаю в эту сферу руку и достаю одно зернышко. И это зернышко помечено.
– Как ты посчитал?
– Как все. Эта вероятность десять в минус триллионной степени, если хочешь. Но и это еще не все, я понял многие вещи, которые раньше казались невозможными.
– Например?
– Например, я никогда не мог понять, почему не кончается пространство.
– А оно не кончается?
– Говорят, что нет. За нашей галактикой есть вселенная, и если вылететь за ее пределы будет что-то еще, ведь так?
– Наверное.
– Так вот, я понял, что неправильно думал. А все потому, что Евклидова геометрия не верна. Но гораздо важнее, что она опирается на основы, которые не верны в принципе.
– Боюсь показаться неучем, но ты мне их не напомнишь?
– Хотя бы определение прямой. Помнишь?
– Конечно, – Вероника сделала наивную улыбку.
– Множество точек на плоскости.
– Ну и что здесь такого?
– Как же, Вероника. Если на прямой поставить хотя бы одну точку, это будет не прямая, это будет два обратно направленных луча.
– А в чем разница?
– В том, что прямой быть не может. Ты в природе видела прямую? Прямую линию, уходящую в бесконечность без начала и конца, лишенную точки отсчета и системы координат.
– Железная дорога.
– Именно так мы и чувствуем, но теперь, теперь все иначе.
– А мы?
– Мы? Мы отрезок. Черта между двух дат. Хотя, конечно, хочется верить, что это луч уходящий в бесконечность.
– Ты меня пугаешь, Леша.
– Не бойся, Вероничка, потому что в этом тоже есть смысл.
– В том, чтобы не бояться?
– В том, чтобы не бояться и в том, чтобы стать лучом.
– Мне не совсем понятно, но пусть будет так. Скажи, Леш, а то, что они исчезли?
– Я этого не знаю. Я могу предположить.
– Пожалуйста.
– Вероничка, тебе не казалось, будто на тебя кто-то смотрит?
– Да.
– Не бойся, потому что если это то, о чем я думаю, «Он» не причинит вреда.
– А что это?
– Что-то или кто-то, может, необычная форма жизни, может, машина, а, может, такое, к чему не подобрать слов, которые нам известны.
– И этот некто нам помогает?
– Наверняка. «Он» дал нам шанс и ждет, что мы им воспользуемся. Только у него свои правила и свое представление о добре и зле, поэтому мы копошимся в тумане и не знаем, чего от него хотим, а «Он» не поймет, что нужно нам.
– У тебя есть какие-то объяснения.
– Туман. Если это существо пришло из космоса и привыкло к другим условиям обитания, то, скорее всего, «Он» не в состоянии подать радиосигнал или позвонить по телефону. Я предположил, что это был газ, а теперь думаю, что жидкость. «Он» растаял и попал в реку, вместе с водой и талым снегом. Кэп тебе рассказывал о сходе лавины, если это произошло из-за болида, то, возможно, что мы его пили и «Он» находится в нас, также как мы находимся в биосфере Земли.
– И управляет нами?
– Скорее помогает. Помогает проявить наши тайные желания, страхи и фантазии. Я давно знаю Кэпа, и его милитаристские взгляды для меня не новость. Паша всегда был мучеником. Он просто жаждал оказаться на кресте и спасти девушку из лап негодяев. Оля хотела кому-то принадлежать. Быть любимой казалось ей важней, чем любить самой. Доктор трусоват. Он и качаться начал, чтобы не выглядеть слабым. Лари…. Тут я не знаю. Наверное, набор его половых преверзий показался самым неинтересным.
– Он убил его?
– Скорее отпустил. Я думаю этот мир полностью принадлежит «Ему», а может «Он» просто нашел силы удерживать нас здесь.
– Но ведь это похищение.
– Я говорил, что у «Него» своя логика и представление о морали. К тому же я не уверен, что в нашем мире мы смогли бы справиться с тем, что подвластно нам здесь.
– Ты имеешь в виду твои парадоксальные знания?
– Не только. Я имею в виду наши странные физические возможности. Быстрое восстановление тканей, разговоры после смерти и так далее. Знаешь, Вероничка, я сплавляюсь по этой реке четвертый день, и ни разу не оказался в воде, не сломал себе шею и даже не поцарапал лодку. А река была бурной, и пока вода была высокой, встречались очень опасные места.
– Зачем же ты рисковал?
– Сначала я пытался выбраться.
– А теперь не пытаешься?
– Теперь нет. Но не потому, что не хочу вернуться к прежней жизни. Понимаешь, Вероника. Этот мир, он, скорее всего, очень плотно связан с нашим. Настолько плотно, что там есть эта река, вода и даже мы. Есть такая теория параллельных миров, будто есть те же миры, только там все произошло по-другому, например, Гитлер выиграл войну или число Пи не 3,14, а скажем два или четыре. Разумеется, это только теория, но вот этот мир вообще оказался без людей, и мы здесь будем, пока «Он» нам это разрешит или пока нас не отпустит.
– То есть, Доктор, Кэп, Оля, Лари, уже дома и нам беспокоиться нечего?
– Очевидно, так. Если, конечно, в том мире ничего с нами не произошло.
– А что снами может произойти?
– Я не знаю. Но ведь сейчас нас там нет.
– Подожди, Леша. Ты хочешь сказать, что боишься возвращаться, больше чем оставаться.
Студент опустил глаза и долго молчал, глядя в огонь.
– Я хотел бы здесь остаться.
– Навсегда?
– Надолго. Я полагаю «Он» выбирает, присматривается, кто ему более интересен, и понять критерии отбора не дано. «Он» заглядывает в наши души, поэтому играть бесполезно, хотеть бесполезно, быть паинькой, послушным мальчиком не удастся ничего. Знаешь, я всю жизнь мечтал кататься по большой воде, не думать о припасах и сессии, а вечерами разгадывать у костра тайны бытия, и на его месте я выбрал бы меня. Однако наша логика и его логика – слишком разные вещи.
– Ты боишься, что он выберет меня?
– Я боюсь, что он никого не выберет. Боюсь, растает, стечет по реке и растворится в море, а затем испарится в облака. И этот мир перестанет существовать, как перестанет существовать сам он.
Вероника посмотрела на реку:
– Он там?
– Ты заметила, что все странности начинаются с воды. После того как мы ее пьем или там оказались? Я тебе говорил, что у меня есть спирт, но я его не пью.
– Почему?
– Мне кажется «Ему» не нравиться. Это разумеется, всего лишь предположение, моя гипотеза, в которую ты не обязана верить.