Гости, гудевшие без умолку, стихли и открыли рты. Барон икнул, слепо шагнул вперед – прямо на край собственного плаща, запутался и тут же растянулся прямо перед Таей. Он нелепо забарахтался, замахал руками, пытаясь подняться, и ей стоило немалых усилий, чтобы не расхохотаться над поверженным противником. Дирижер, тоже следивший за происходящим с открытым ртом, от удивления взмахнул руками – и грянула музыка!
Глава 2
Тянуть дольше было нельзя. Во-первых, оставаться в одном доме с бароном Крушенвалем Тая не собиралась больше ни минуты, во-вторых – поджимало время. Пока до совершеннолетия оставалось порядочно дней, она могла плестись не быстрее слизня. Теперь же следовало поспешить, чтобы прибыть за день-другой до церемонии становления. И сколько бы Тая не тянула, в положенный срок она должна была встать перед отцом и резными личинами великих предков под открытым сводом, через который смотрел на своих детей светлый бог Принмир. Иначе она еще на пять лет останется ребенком, от которого уже не будут требовать ответа. Но и распоряжаться собой не сможет, пока не докажет, что всё-таки достигла совершенных лет.
Земли барона Крушенваля остались далеко позади, и теперь выжженная солнцем степь сменялась редкой, но яркой зеленью. Стрекотали веснушники над головой, проносились мимо, ловя слетевшуюся на потных лошаков мошкару. Домой Тая возвращалась верхом на тордонте. Его широкой гладкой спины хватало и для нее, и для Сати, нывшей за спиной. При ходьбе зверь раскачивался, будто лодка на бурной реке, и служанку укачало. Тая несколько раз оборачивалась к ней - позеленевшей и тяжело дышавшей. Выглядела Сати неважно, но в двухместной седле держалась, значит, останавливаться было ни к чему. Да и не было уже времени на стоянку. Тая дотянула до последнего и теперь нещадно гнала вперед раздувшийся от даров и новых слуг караван.
Первая зелень, пробивавшаяся вдоль натоптанного тракта, придала сил лошакам. Они зафыркали и, прибавив хода, умудрялись цеплять шершавым длинным языком лакомую снедь. Таин тордонт на корм не зарился – он был вынослив и послушен, и без разрешения ездока не отвлекался ни на что.
Постепенно редкие пучки зеленого становились пышнее, и вскоре земля расцвела буйством красок. Тянулись вдоль дороги колючие кусты с желтыми цветками, над которыми без устали трудились пчелы. А за ними простирались до горизонта поля. Подсолнухи, ячмень, просо, кукуруза разноцветными полосами сменяли друг друга. А за ними, едва мелькая на самой полоске рубинового заката, маячила темная зелень каштанов и оливы. Благодатные земли Родобана! Земли, которые никогда не страдали засухой и недородом. В них прорастала воткнутая палка, носились жирные стада пестрых перепелов, а по ночам дразнили усталых путников обманчивые огни светляков.
Тая крепче стиснула поводья, когда по щекам пронесся теплый южный ветер. Тут он был не такой, как в других баронствах. Он не дул в спину, не колол холодом, не трепал волос. Он был ласков и тих, и всего лишь приветствовал ее, вернувшуюся из долгого путешествия. Тая заморгала, прогоняя запросившиеся на глаза слезы. Вот еще! Она не будет реветь, как девчонка, перед всем караваном – рабочей прислугой, воинами, ставшими ненужными няньками. Совсем скоро она станет полноправной хозяйкой этих земель, которые и так с младенчества считала своими. Полей, лесов, рек, озер, гор, самоцветных скал и рудяных нор. И людей. От замшелой старухи до едва пискнувшего младенца. Они все станут не просто ее народом, а теми, о ком она должна заботиться и чью судьбу будет решать. И сейчас ей казалось, что нет ничего проще, что править и судить – ее судьба. Вот только собственный путь она не хотела искать среди сотни кривых дорог.
Что поделаешь – думать ни о чем, кроме грядущего брака, у нее не получалось. В памяти всплывали лица. Баронов – молодых и не очень, богатых и едва сводивших концы с концами, знатных и получивших титул за сомнительные заслуги предков. Они разнились, но в одном были равны – никто из них ее не любил. В Тае видели мешок с золотом, перетянутый красивой тесемкой – не более. И если бы среди них нашелся хоть один, кто этого не скрывал, а предложил бы сделку вместо фальшивых чувств – она тут же объявила бы его своим мужем. Будь тот хоть столетним стариком без единого зуба во рту, ибо честность и хваткий ум ценились ею больше, чем пылкие признания.