Он замолчал. Сандалф не задавал вопросов, не ждал, что ему ответят, а Тая перебирала в уме его слова, словно в них и впрямь было что-то стоящее. И только потом сделала то, о чем он говорил – посмотрела на своё отражение. Волна рябила его: ставшее чужим лицо дрожало и расползалось, но и в таком кривом зеркале четко проступали бурые разводы у Таи под носом. Похоже, пока она лежала без памяти, у нее из ноздрей бил кровавый фонтан.
Тая нахмурилась – выглядела она гораздо хуже упомянутой Таус. Та и впрямь следила за собой, как подобает девушке. Совсем иное показывало отражение. Заплетенные некогда в тугую косу ловкими руками северянки из лесного гнезда-дома волосы истрепались, свалялись, как шерсть у бродячего кобеля, лицо потемнело, и не стоило уповать, что это – заслуга солнца. Даже такие привычные зеленые глаза теперь смотрелись тускло. Тая склонилась ближе к отражению, провела по нему ладонью, разгоняя по сторонам ставший неприятным собственный портрет. А потом принялась черпать воду ладонями и отмывать присохшую кровь. Терла с пристрастием, будто пыталась отмыть не только кожу, но и… Тая остановилась, оглушенная догадкой. Кровь текла из носа! Выходит, Сандалф не брал ее…
Она прижала ладонь ко рту, словно боялась вслух крикнуть то, что металось в мозгу, задышала чаще. Не брал! Оплаканная Таина душа рывками восставала из пепла.
- Ты никогда… - начала она, развернулась и не удивилась, когда наткнулась на Сандалфа. Он был совсем близко – стоило лишь протянуть руку. Он был наг, неизменные черные шаровары ждали его на берегу, но Таю это не смутило. – …не станешь хозяином на моей земле.
Тая еще говорила, когда поняла, что, а вернее – кто, помешает ему. Тот, о ком она совсем забыла, но кто не забыл о ней. И не оставил, когда даже она сама готова была себя похоронить. Принмир! Восторг и трепет охватили Таю, не стесняясь внезапного порыва, она прижала ладонь к груди, где так жарко билось сердце, а потом – ко лбу.
- О! – Сандалф усмехнулся. – Ты думаешь, твой бог защитит вас? Как же вы жалки, если сами не можете ничего. Вы постоянно тревожите своего бога, потому что трусливы и немощны. Вы не можете защитить себя сами, поэтому бежите к нему – большому и сильному, и трясете за рукав, чтобы он спас вас. Я же не жду ни от кого подаяний. Я всё беру сам. Зачем докучать Принмиру? Он и так даст мне, что положено. Он добр, и потому слаб и безволен. Дарует жизнь и свет всем без разбора. Мне не нужен бог, который будет пестовать меня, как нянька – младенца.
- Твой бог куда лучше, - огрызнулась Тая. - Он силен и ты боишься, как бы он не стер тебя в труху!
Ее пыл остался втуне. Сандалф не изменился ни в лице, ни в тоне.
- Я не поклоняюсь Последоху, но ты права – он силен. Он ни с кем не делится силой просто так. И потому я признаю его право взять то, что ему пожелается.
- А сам ждешь, когда он даст тебе кусок со своего стола, - Тая оскалилась. Она проигрывала, голова отказывалась рождать нужные слова, словно никогда и не умела.
- Даст? Мне никто ничего никогда не давал. Разве что жизнь. Остальное я взял сам. И вас возьму, потому что слабые должны быть рабами.
Тая пыталась придумать достойный ответ, но и на этот раз язык подвел ее. Пока она хватала ртом воздух, Сандалф подошел ближе, погрузил руки в воду.
- Рядом с тобой вода теплее… - задумчиво произнес он. А потом уставился на Таю, сверля ее голубым льдом глаз. – Ты боишься. Всё, что у тебя осталось, я могу взять без спроса. Что говорить о народе, которым правят такие же малодушные люди, как ты и твой род?
- Да как ты!.. - Таина рука выстрелила вперед. «Пощечину такому не дашь, – молнией пронеслось в голове. - Надо бить в живот. Он не ждет…»
Сандалф перебил ее – и голос, и руку. Ухватил за запястье и дернул на себя, заставляя Таю сопеть от злости у себя на груди.
- Кто бы ты ни была прежде, теперь ты – моя рабыня, - бесстрастно шептал он Тае в ухо, но от этого равнодушия у нее перехватывало горло. Сердце колотило лихорадкой, еще немного, и она укусила бы Сандалфа, не соображая, что еще можно сделать и позабыв, что способна говорить. – Я не стану давать семя женщине, в которой кровь не гуще воды, но возьму от нее больше, чем от остальных.
Он выкрутил Тае руку, дернул, заставляя подняться, смотреть ему в лицо. А потом поцеловал. И это было большей пыткой, чем ноющее от боли запястье. Сандалф прижимался к Таиным губам своими, а ей казалось, что в рот пытается прорваться змея. Холодная и скользкая. И если ей уступить, то она разорвет горло.