И тут, будто кто подсунул Тае под нос огромную линзу, она усмотрела, наконец, сутулую фигурку в бордовом плаще над городскими воротами. Отец! На миг показалось – он никуда и не уходил. Так и стоял изваянием на стене, продолжая махать вслед давно ушедшему каравану. С каждым ударом сердца, с каждым стуком копыт тордонта, Тая всё отчетливее могла рассмотреть Пэрода Родобана.
В его длинной опрятной бороде и спускавшихся до плеч кудрей не осталось ни единого темного волоса. Белыми стали они, хоть и не поредели ни на йоту. Отец приложил ладонь ко лбу и слепо щурился, пытаясь высмотреть в веренице груженых лошаков повозку дочери. Тае захотелось помахать ему рукой, крикнуть, что она – тут, но она сдержалась. Глупо было надеяться, что он увидит ее с такого расстояния. А ей не хотелось быть глупой, не хотелось поддаваться вдруг высунувшейся из забытья озорной девчонке, дергавшей отца за бороду вместо приветствия.
Расстояние между ними быстро мельчало. Почуяв скорый отдых, лошаки припустили, что есть мочи. Не уступил им и тордонт. Он впервые шел этой тропой, но и его плосколобая голова уловила, что скоро можно будет напиться вдоволь прохладной воды и наестся, сколько влезет в чрево.
Когда же Пэрод Родобан отнял руку от лица и вытянул вверх руку, Тая подняла свою в ответ. Здравствуй, отец! Здравствуй тысячи лет и всегда будь рядом! И с четкостью, которую она впервые узнала за собой, Тая разглядела, как по щекам Пэрода потекли слезы, как он судорожно сглотнул и, никого не стесняясь, замахал ей. И тогда у Таи собственные щеки облило теплом. Она захлюпала носом, но унимать слезы не спешила – ведь тогда надо было отпустить руку. Она так и въехала в ворота – зареванная, сгорающая из-за этого от стыда за собственную слабость, но так и не пожелавшая опустить приветственно поднятую руку.
Глава 3
Ворота города делились на два прохода. Один - шириной не больше полутора метров – предназначался для пеших. Другой – раза в два просторнее, с круглой аркой свода и небольшими оконцами бойниц – для наездников и повозок. Он вел в огороженный тоннель, где стражи могли осмотреть обозы и их товары. Там же сидел исправник, взимавший подати по одному медяку с груженого лошака и по четверти – с порожнего. А на случай, если под личиной торговцев или путешественников скроются разбойники, тоннель перекрывался коваными решетками с острыми шипами. Пеших тоже осматривали, но тут уже хватало одного-двух воинов, чтобы справиться с нежданными гостями.
Таин караван никто не осматривал. Стражники отошли к стене, где находились скамьи для путников и стойла с кормом для скота. Зато набежали слуги, подгоняемые седоусым мужчиной – тонким, как игла, с прищуренными глазами и покрытой куфией головой. В одной руке он держал табличку и палочку, обожженную на конце, другой размахивал, давая указания. Тая без труда узнала в нем Мортона – их казначея. Он тоже ее приметил, быстро махнул рукой, приветствуя, и тут же умчался в другой конец каравана. Сегодня ему придется не сладко – тут и до ночи не перечтешь всех даров, что Тая привезла из чужих баронств. А Мортону еще надо было всё распределить по местам. Из снеди что-то пойдет на кухню, что-то – в погреба. Украшения и золото – в сокровищницу, высившуюся пикой башенки родового замка Родобан. Скот – в стойла. И тут казначею надлежало проследить, чтобы каждая голова была сочтена, описана и определена в отдельное место в хлеву. Ткани, оружие, посуда… Чего только не умножится сегодня в списках Мортона! И он с завидной скрупулезностью будет описывать каждую деревянную ложку, каждую щепоть муки, пока не управится с делом или не выбьется из сил.
Тая поискала глазами отца, но его нигде не было. Зато подскочил слуга – чернявый парень в широких штанах и короткой безрукавке на голое тело. С поклоном он предложил госпоже спешиться, подставил руки, но Тая без труда соскочила сама. Не хватало еще, чтобы ее снимали с тордонта, как грузных нянек с повозок!
- Ты там нужнее, - кивнула она в сторону всё еще подтягивавшегося караванного хвоста.
- Я должен проводить вас, - с новым поклоном отвечал слуга. – Следуйте за мной.
И Тая пошла следом. В боковую неприметную дверь, по витиеватым ступеням вверх, а потом к распахнутой широкой двери из черного дерева муфуньо. Оно было крепким, не нуждалось в лаке, от природы наделенное блеском, не пропускало шум и как нельзя кстати подходило для входа в посольство. Так назывался небольшой зал, устроенный в сердцевине смотровой башни. Здесь они с отцом принимали гостей из других баронств с важными вестями или дарами, здесь беседовали с именитыми путешественниками. Комната была круглой и просторной, но с небольшими окнами, затянутыми тонкой пленкой из застывшего смоляного клея. Она отдавала янтарным цветом, и сочившийся сквозь нее свет наполнял зал золотистыми бликами.