Но даже теперь, после всего случившегося она оставалась святой. И отдалась она мне скорее от доброты своего сердца, из чистой жалости к молодому человеку, который столь страстно домогался ее. Она отдала мне себя подобно тому, как одаривала бедных, которых навещала в деревнях, но несмотря на все это, оставалась целомудренной. И так велик был ее сладостный стыд, что она не позволяла мне в те минуты даже открыть рот, ни разу не повернула головы и не взглянула в глаза…
Наконец я все понял: на мне одном лежала вся тяжесть вины. Я оказался соблазнителем, мерзким негодяем, и теперь мне следовало поплатиться за содеянное — но как? Не встать же перед сэром Оливером на колени, прося прощения! Нет, нет. Но что-то надо было делать, хотя мысли мои сбивались в кучу и я никак не мог принять решения. Прошла ночь, но и она не разрешила мои сомнения.
Завтракал я у себя в комнате.
Неожиданно вошел дворецкий.
— Сэр Оливер интересуется, не будете ли вы столь любезны составить ему партию в гольф?
Я кивнул, быстро оделся и спустился вниз.
Никогда я не был хорошим игроком, но в этот раз вообще не столько бил клюшкой по мячу, сколько взрыхлял ею землю.
Сэр Оливер рассмеялся:
— В чем дело?
Я что-то пробормотал в ответ, однако, когда мои удары стали и того хуже, он явно нахмурился:
— Это… Вы… Вы подходили к окну, молодой человек?
Дело зашло слишком далеко. Уронив клюшку, я понимал, что он в любой момент одним ударом может лишить меня жизни.
Я кивнул и произнес бесцветным тоном:
— Да.
Сэр Оливер присвистнул, хотел было что-то сказать, но промолчал. Потом еще раз свистнул, повернулся и медленно побрел назад к замку. На некотором удалении от него вяло тащился и я.
В то утро я не видел леди Синтию. Когда послышался гонг к обеду, я с трудом заставил себя спуститься в столовую.
В дверях я встретил сэра Оливера. Он подошел ко мне и проговорил:
— Мне бы не хотелось, чтобы вы сегодня разговаривали наедине с леди Синтией.
После этого он жестом пригласил меня к столу.
За едой я едва обменялся с нею парой фраз. Сэр Оливер, напротив, оживленно рассказывал о чем-то. Под конец трапезы леди Синтия приказала подготовить экипаж — она собиралась навестить своих бедняков.
Протянув мне на прощание руку, которую я, естественно, поцеловал, она проговорила:
— Чай, как обычно, в пять.
Вернулась она, однако, лишь к шести часам. Я стоял у окна и видел подъехавший экипаж. Женщина подняла на меня взгляд. «Иди ко мне», — явно говорили ее глаза.
В дверях я столкнулся с сэром Оливером.
— Моя жена вернулась, — сказал он. — Чай мы попьем вместе.
«Ну вот, начинается», — подумал я.
На столике стояли лишь две чашки: было ясно, что леди Синтия ждала меня, но никак не своего супруга. Она, однако, тут же позвонила и приказала принести третью чашку. И вновь сэр Оливер взял почти весь разговор на себя, хотя все его попытки завязать беседу оказались еще менее успешными, чем за обедом. В конце концов все умолкли.
Вскоре леди Синтия встала и вышла. Сэр Оливер продолжал хранить молчание и лишь что-то легонько насвистывал сквозь зубы. Неожиданно он резко вскочил с кресла, словно его посетила какая-то идея.
— Пожалуйста, подождите меня, — быстро проговорил он и поспешно вышел.
Мне не пришлось долго ждать — через несколько минут он вернулся и жестом пригласил меня следовать за ним. Миновав несколько коридоров, мы наконец подошли к уже знакомой мне башенной комнате. Сэр Оливер задвинул портьеры перед дверью, отворил ее, заглянул внутрь и, повернувшись ко мне, сказал:
— Принесите мне маленькую книжку, что лежит вон на том кресле.
Я подчинился. Скользнув между шторами, я оказался в комнате и увидел, что леди Синтия снова стоит у окна. Я чувствовал, что совершаю какое-то предательство по отношению к ней, но никак не мог смекнуть, что и как именно. Я очень тихо подошел к креслу, взял маленькую книжицу в парчовом переплете, которую так часто видел у нее в руках, вернулся назад и протянул ее сэру Оливеру. Приняв книжку, он взял меня под локоть и прошептал:
— Пойдем, мой мальчик.
Мы спустились по лестнице, миновали дворовые постройки и прошли в парк.
Одной рукой он продолжал держать меня под локоть, а в другой сжимал книгу. Наконец он произнес: