Я лежал на спине и метался, дергался, стонал, весь влажный от пота — даже простыни намокли. Их сероватая ткань скрутилась подо мной в жгут, одной рукой я держался за край кровати. Одной изменившейся рукой. Мне было очень плохо, все время казалось, что у меня сильный жар и галлюцинации. Но я был сильный и держался, ни на мгновение не переставая сознавать, что никогда еще мне не было так плохо.
Вот тогда-то я и услышал, как этот пьянчуга идет по коридору. Я всегда презирал пьяниц — людей, которые нуждались в искусственных подпорках и не могли испытывать без стимуляторов и наркотиков ни удовольствия, ни радости. Этот пьянчуга громко распевал какую-то песню, тяжело шагая по коридору. Я лежал совсем тихо, когда он проходил мимо моей комнаты. Наверное, он ошибся номером, потому что остановился у моей двери. Он попытался открыть ее — я слышал, как повернулась и заскрипела дверная ручка; а потом попытался вставить ключ в замок — я опять услышал, как он царапает и лязгает им.
Я лежал не шелохнувшись. Глаза мои бешено вращались, на губах клубилась пена. До меня доносились его ругательства и проклятия, и я ненавидел его. Никогда еще я не испытывал ни к кому такой ненависти, как к тому пьянице. У меня возникла чудовищная мысль… а что, если в этой жалкой гостинице он сможет своим ключом отпереть мою дверь? Что, если он откроет ее, войдет и увидит меня?
Страх и ярость охватили все мое существо. Я вскочил с кровати и кинулся к двери, прижался к ней ухом, прислушиваясь. До меня доносились его напряженное, дыхание и какое-то бессвязное бормотание. Я навалился на дверь, чтобы помешать ему открыть ее. При переменах я становлюсь необычайно сильным, так что он вряд ли открыл бы ее. Под прикосновением моих колючих щек и ладоней дверь казалась горячей и мягкой.
Потом он начал барабанить, подняв такой шум, что я стал опасаться, не разбудит ли это кого-нибудь из постояльцев. Тогда мог возникнуть никому не нужный спор, и ночной клерк мог потребовать, чтобы я открыл дверь и помог все уладить. Я молча ждал, хотя внутри у меня все кипело и бурлило, а он продолжал барабанить по двери.
Мне кажется, именно тогда я и открыл дверь.
Я не причинил ему никакого вреда. Но мне никогда не забыть того выражения лица, которое появилось у него при виде меня! Его глаза, рот, кожа… Он сделал шаг назад, и мне захотелось пойти за ним, хотя я и знал, что делать этого не следует. Не исключено, что я мог даже ударить его, хотя не помню ничего подобного. Но он как-то совсем неожиданно упал. Свалился и стал похож на кучу старых половиков, насквозь пропитавшихся запахом алкоголя, к которому примешивался слабый аромат крови.
Какое-то мгновение я стоял над ним, хватая крючковатыми пальцами воздух, пока наконец не взял себя в руки, захлопнул и запер дверь. Помню, как я прислонился к ней, стараясь отдышаться. Наверное, я сильно испугался, так как был уверен, что, когда он очнется, то сразу же позовет на помощь, и тогда они вломятся в номер, а потому прежде, чем они окажутся здесь, мне обязательно надо было завершить обратную перемену. Возможно, страх сыграл роль своеобразного катализатора, потому что уже совсем скоро я снова лежал на кровати, а когда открыл глаза, понял, что опять, стал самим собой.
Утром портье был очень возбужден. Как выяснилось, только что увезли тело. Он поинтересовался, не слышал ли я ночью странных звуков, на что я ответил, что вроде бы кто-то пел в холле пьяным голосом. Тогда он сказал, что одного из постояльцев гостиницы обнаружили мертвым у дверей моего номера. Я очень удивился и стал расспрашивать о подробностях. Было похоже, что мужчина скончался от разрыва сердца, так, по крайней мере, мне показалось. Клерк подтвердил, что он действительно был пьян и у него, видимо, не выдержало сердце. На виске у него обнаружили большой синяк, но это, наверное, от удара при падении. Вот и все, что случилось с тем пьянчугой в гостинице. Сами видите, что моей вины в этом нет, я не сделал ему ничего плохого.