Нож в двери безвольно опустился, словно сжимавшая его рука обмякла, и Амелия, встав на колени, снова потянула на себя лезвие. Она увидела, как деревянная ладонь разжалась и отпустила нож. Издав какой-то сдавленный звук, она заставила себя встать и бросила нож в кухонную мойку. В этот момент дверь с силой ударила ее по боку — кукле удалось сокрушить преграду.
Амелия отскочила в сторону и, схватив стул, швырнула его в куклу. Та, в свою очередь, совершила маневр и, уклонившись от летевшего предмета, стала с другой стороны подходить к женщине. Амелия схватила с плиты кастрюлю с водой и кинула ее во врага — металл с грохотом стукнулся об пол, вода залила куклу с головы до ног.
Она внимательно смотрела на деревянное чудовище. Кукла прекратила преследовать ее — она пыталась добраться до раковины, одной рукой цепляясь за малейшие выступы и зазубрины на мойке. «Ей необходимо снова овладеть ножом, — смекнула Амелия. — Она опять хочет завладеть оружием».
Внезапно до нее дошло, что надо делать. Отступив на несколько шагов к плите, она открыла духовку и до отказа повернула ручку регулировки газа. Ее слух различил глухой хлопок пламени в духовке, она повернулась, намереваясь схватить куклу.
Амелия невольно вскрикнула, увидев, как кукла начала метаться, изворачиваться и наносить удары, ее безумные прыжки заставляли женщину что было сил бегать из одного конца кухни в другой. И снова в ее мозгу раздался тот же вопль — наконец она поняла: это кричал сидевший в кукле дух. Наконец ей удалось кончиками пальцев схватить куклу, — но она поскользнулась и неловко упала на стол, потом исхитрилась повернуться, рухнула перед плитой на колени и швырнула куклу в духовку. С силой захлопнув металлическую дверцу, она привалилась к ней спиной.
Дверца едва не срывалась с петель. Амелия давила то плечом, то спиной, скользя ногами по полу и стараясь упереться в противоположную стену. На оглушительные стуки куклы она старалась не обращать внимания. Взгляд ее упал на струйку крови, пульсирующую из пятки. Ее ноздрей коснулся запах горящего дерева, и она закрыла глаза. Дверца становилась все горячее. Амелия решилась осторожно изменить позу. Толчки и удары молотом отдавались у нее в ушах. Вопли молниями пронзали мозг. Она знала, что сожжет себе спину, но не могла ни на мгновение ослабить нажим на дверцу. Запах усиливался. Нога страшно болела.
Амелия посмотрела на висящие на стене кухонные часы — без четырех минут семь. Она неотрывно глядела на красную секундную стрелку, медленно двигающуюся по кругу. Прошла минута. Кошмарные крики у нее в мозгу стали ослабевать. Она неловко пошевелилась, намертво сцепив зубы от жуткой боли в спине.
Прошла еще одна минута. Удары и толчки прекратились. Внутренние вопли стали еще тише. Вся кухня плавала в клубах серого дыма, вонь стояла невообразимая. «Ну что ж, — подумала она, — теперь-то кто-нибудь обязательно заметит. Теперь, когда все кончено, они обязательно придут к ней на помощь. Впрочем, так всегда и бывает».
Она стала постепенно отодвигаться от раскаленной дверцы, готовая в любой момент, если это потребуется, снова надавить на нее всем телом, потом повернулась и встала на колени. Смрад, исходивший от обуглившегося дерева, вызвал у нее тошноту. Но ей обязательно надо было убедиться, что все кончено. Она протянула руку и откинула дверцу духовки.
Что-то черное и омерзительно вонявшее бросилось на нее и, вместе с хлынувшим ей в лицо нестерпимым жаром, она почувствовала, как в мозгу снова возник тот же дикий крик — на этот раз это был крик победителя.
Амелия встала, выключила духовку, протянула руку к одному из кухонных ящиков, извлекла из него щипцы для льда и вынула почерневшую головешку, которая некогда была деревянной куклой. Бросив ее в раковину, она открыла воду и поливала обуглившуюся деревяшку до тех пор, пока та не перестала дымить. Потом она прошла в спальню, пододвинула к себе телефон и, сняв трубку, стала набирать номер матери.
— Мам, это Амелия, — сказала она. — Извини, что я так себя вела. Мне бы хотелось, чтобы этот вечер мы провели вместе. Конечно, сейчас уже немножко поздно… А ты не могла бы приехать ко мне и мы куда-нибудь сходим? — Она выслушала ответ. — Прекрасно. Значит, я тебя жду.
Повесив трубку, она вернулась на кухню, подошла к стойке с ножами и выбрала самый длинный, затем отодвинула задвижку на входной двери — та теперь двигалась совершенно свободно, — отнесла нож в гостиную, сняла халат и нагая, со сверкающим лезвием в руке, исполнила охотничий танец, пляску боевого торжества, радости предстоящего убийства.
Потом она уселась в углу, скрестив ноги.
«Тот, который убивает» сидел, скрестив ноги, в углу и в полной темноте поджидал свою жертву.
Крис Мэсси
ЗАРИСОВКА ИЗ ЖИЗНИ
Я выехал на велосипеде из своего дома в Уитби, преисполненный безудержного энтузиазма молодости, и пустился в путешествие, маршрут которого был предварительно тщательно разработан: сначала вдоль морского, побережья до Блэкпула, затем через холмы и предгорья вернуться на равнину и по ней снова подкатить к своему родному Йоркширу.
Путешествие началось великолепно. Где-то между десятью и одиннадцатью часами утра я ритмично накручивал педали велосипеда, окидывая взором безбрежные просторы неподалеку от устья Темзы. День выдался светлый, и я со всей отчетливостью лицезрел окружавшие мое меланхоличное одиночество заболоченные низины, которые изредка оглашали своими причудливыми криками неведомые мне болотные птицы.
За день воздух основательно прогрелся, так что я в конце концов ощутил на собственной шкуре, то бишь коже, как трудно ехать на велосипеде в гнетущей, лишенной малейшего дуновения ветерка атмосфере. Пот струился по голове, стекал на лоб, забирался за уши и вконец промочил расстегнутый воротник моей тенниски. Настроение постепенно ухудшалось: поездка в общем-то не оправдала моих ожиданий, оказалась малоинтересной и довольно утомительной, так что, двигаясь по казавшейся бесконечной уединенной тропе, я почти не находил какой-либо заинтересовавшей меня детали ландшафта, на которой мог бы остановить взгляд.
Близился вечер, с наступлением которого я связывал вожделенные надежды на освежающую прохладу, тем более, что неподалеку были и река, и море, однако, как это не раз случалось за последние дни, сумрачный воздух не принес никакого отдохновения и лишь сгустился, угрожающе сжав меня со всех сторон. Временами мне даже казалось, что я своим телом разрезаю какую-то вязкую, плотную субстанцию, что в общем-то было не так уж далеко от реальности из-за выползшего из болот низкого, густого тумана, отчего даже в свете фонаря я не видел дальше, чем на несколько метров.
Впрочем, все эти невзгоды были не столь значительными, и я мог бы довольно свободно продолжать свое путешествие, если бы не мучившая меня жестокая жажда. Особенно удручало то, что время было уже довольно позднее, а я практически не имел шансов найти работавший придорожный трактир, если таковой вообще встретился бы в столь негостеприимной местности.
Мне, наконец, надоело безостановочно крутить педали, постоянно думая о воде и ночном отдыхе, так что я слез с велосипеда и пошел пешком, ведя его рядом. Вокруг на мили простирались довольно опасного вида болота, и я, плотно окутанный туманом, стал вполне отчетливо осознавать предательские масштабы пустынных просторов здешних мест.
Липкий, теплый туман ощутимо мешал идти, так что пришлось сбавить ход. Я основательно устал, очень хотелось спать, особенно — пить, а кроме того, досаждала неопределенность дальнейших перспектив путешествия. Но особенно меня раздражало то, что все это время я, по сути дела, находился в непосредственной близости от одного из наиболее густонаселенных городов мира, где в любой момент можно обрести столь долгожданный покой — и вот, оказавшись в этой унылой местности, я почувствовал себя путником, затерявшимся в безбрежных просторах Сахары.