— Нет, Элен. Я не привык давать обещаний, когда не знаю, в чем дело.
— Но Франсуа, ты должен понять. Я обещала Андре, что убью муху. Обещание должно быть выполнено, и я не скажу ни слова до тех пор, пока это не будет сделано.
Я чувствовал, что захожу в тупик. Почва еще не стала уходить у меня из-под ног, но инициативу я уже явно начал терять. И тогда я сделал выстрел наугад:
— Элен, ты не можешь не понимать, что как только полиция обследует эту муху, она поймет, что ты не сумасшедшая, и тогда…
— Нет, Франсуа! Хотя бы ради Анри! Ну как ты не понимаешь? Я ждала эту муху, надеялась, что она отыщет меня здесь, но откуда ей знать о случившемся со мной? Ей не оставалось ничего другого, как полететь к другим людям, которых она любит — к Анри, тебе… к тебе как человеку, который может знать и понимать, что надо сделать!
То ли она действительно сошла с ума, то ли снова принялась симулировать? Впрочем, так или иначе, Элен оказалась загнанной в угол. Отчаянно соображая, что делать дальше и куда нанести завершающий удар, но так, чтобы женщина не потеряла интереса к самому разговору, я как можно спокойнее произнес:
— Элен, расскажи мне все. И тогда я смогу защитить твоего сына.
— Защитить моего сына? От кого? Ты разве не понимаешь, что, пока я здесь, в Анри никто не станет тыкать пальцем и говорить, что он сын женщины, закончившей жизненный путь на гильотине за убийство его отца? И разве до тебя не доходит, что я предпочла бы смерть на гильотине прозябанию на правах ни живой ни мертвой здесь?
— Я все понимаю, Элен, и постараюсь сделать для мальчика все вне зависимости от того, скажешь ты мне или нет. Даже если ты вообще не станешь разговаривать со мной, я все равно буду всячески оберегать Анри, но в таком случае, и это тоже должно быть тебе понятно, вся игра выйдет из-под моего контроля, поскольку муха окажется у комиссара Шара.
— Но зачем тебе надо это знать? — не столько спросила, сколько утвердительно произнесла моя невестка, с видимым напряжением пытаясь держать себя в руках.
— Затем, Элен, что я хочу знать и узнаю, как и почему погиб мой брат.
— Хорошо. Проводи меня… домой. Я отдам тебе то, что комиссар назовет моим «признанием».
— Ты хочешь сказать, что написала обо всем?
— Да. По правде сказать, предназначалось это не столько тебе, сколько твоему другукомиссару. Я предвидела, что рано или поздно он все же доберется до правды.
— То есть ты не возражаешь против того, чтобы он тоже прочитал твое письмо?
— Поступай как считаешь нужным, Франсуа. Подожди меня минутку.
Оставив меня в вестибюле, Элен побежала вверх по лестнице. Меньше чем через минуту, она вернулась с большим коричневым конвертом в руках.
— Значит так, Франсуа. Возможно, ты никогда не был так умен, как твой бедный брат, но и глупым тебя тоже не назовешь. Все, о чем я тебя попрошу, это чтобы ты прочитал написанное в одиночестве. Потом можешь делать с этим что хочешь.
— Это я тебе обещаю, — проговорил я, забирая у нее драгоценный конверт. — Я прочитаю это сегодня вечером и завтра же, хотя это и неприемный день, снова зайду к тебе.
— Как тебе будет угодно, — пробормотала моя невестка и, даже не попрощавшись, снова стала подниматься по лестнице.
Вернувшись домой, я вышел из гаража и только тогда посмотрел на конверт, на котором было написано: «Тому, кого это может касаться» (видимо, комиссару Шара).
Я сказал слугам, что ограничусь легким ужином, который прошу принести мне в кабинет немедленно, затем приказав им не беспокоить меня, поднялся к себе наверх, бросил конверт Элен на письменный стол и, прежде чем закрыть ставни и задернуть шторы, еще раз внимательно осмотрел его. Мне удалось обнаружить лишь давно засохшего москита, запутавшегося в паутине под самым потолком.
Жестом указав слуге, чтобы он поставил ужин на столик рядом с каминам, я налил себе бокал вина, запер дверь, отключил телефон — перед сном я всегда так делал — и погасил свет, оставив только лампу на письменном столе.
Разрезав конверт, я извлек из него толстую пачку бумаг, исписанных убористым почерком Элен. Прямо по центру первой страницы было написано:
«Это не является признанием в классическом смысле слова, поскольку хоть я и убила своего мужа, убийцей не являюсь. Я лишь исправно выполнила его последнюю волю: разбила ему голову и правую руку паровым молотом на фабрике его брата».
Даже не прикоснувшись к вину, я перевернул страницу и принялся читать.
Примерно за год до своей смерти ( начиналось письмо) муж рассказал мне о некоторых из своих экспериментов. Он прекрасно понимал, что коллеги из министерства авиации непременно запретили бы проведение некоторых из них по причине их крайней опасности, однако он был буквально одержим идеей завершения работы прежде, чем сообщить о ней какие-нибудь сведения.
Как известно, в настоящее время наука научилась передавать на расстояние — посредством радио и телевидения — звук и текст, что же касается Андре, то он утверждал, что разработал метод перемещения в пространстве материальных объектов. Любой подобный предмет, по его словам, помещался в специальный «передатчик», где подвергался дезинтеграции, после чего вновь реинтегрировался в особом «приемнике», но уже в другом месте.
По мнению Андре, его изобретение являлось самым важным открытием в мире после того, как люди отпилили от ствола дерева тонкий кругляк и сотворили первое колесо. Он утверждал, что передача вещества посредством мгновенно действующей цепи «передатчик — приемник» коренным образом преобразует всю нашу жизнь. Это положит конец эре транспортных средств и сможет перемещать в пространстве не только предметы, включая и пищу, но и самих людей. Андре, как сугубо практический ученый, которому были чужды какие-либо чисто теоретические, а чаще схоластические умозрения, предвидел то время, когда не будет больше самолетов, кораблей, поездов или машин, равно как исчезнет потребность в дорогах, железнодорожных линиях, портах, аэропортах и всевозможных станциях и вокзалах. Люди и их багаж будут помещаться в специально оборудованные кабины, после чего по особому сигналу они исчезнут и вновь обретут прежний вид в точно определенном пункте назначения.
Приемное устройство, сконструированное Андре, располагалось всего лишь в нескольких метрах от «передатчика» и находилось в соседней с лабораторией комнате, а экспериментировал он поначалу лишь с различного рода материальными объектами типа коряг и деревянных досок. Первое удачное испытание было проведено со взятой с его письменного стола пепельницей, которую мы привезли из туристической поездки в Лондон.
В тот день он впервые рассказал мне о своих экспериментах, и я абсолютно ничего не понимала. Однажды он с шумом вбежал в дом и бросил мне на колени пепельницу.
— Смотри, Элен! За какую-то долю секунды, за ее миллионную долю пепельница оказалась полностью дезинтегрированной. В течение этого крошечного периода времени она попросту не существовала! Исчезла! От нее ничего не осталось, совсем ничего. Лишь атомы, летевшие сквозь пространство со скоростью света! А мгновение спустя эти же атомы снова собрались вместе и обрели форму пепельницы!
— Андре, пожалуйста… прошу тебя! О чем ты говоришь?
Он принялся читать письмо, которое я писала незадолго до его прихода, потом рассмеялся, очевидно, взглянув в мое перекошенное от изумления лицо, смахнул со стола все бумаги и заговорил:
— Значит, не понимаешь? Ясно. Начнем снова. Элен, ты помнишь, я когда-то читал тебе статью о загадочных летающих камнях, которые, казалось, прилетали из ниоткуда и, согласно свидетельским показаниям, иногда падали на дома в Индии? Точнее даже, не на сами эти дома, а как бы внутрь их, несмотря на запертые окна и двери.
— Да, помню. Помню и то, что сказал профессор Огье, твой друг из Коллеж-де-Франс, который приехал туда на несколько дней и пришёл к выводу, что если только это не какой-нибудь трюк, то единственным объяснением могло быть то, что камни были запущены откуда-то извне, после чего они в дезинтегрированном виде преодолели значительное расстояние, проникли сквозь стены домов и уже там вновь реинтегрировались, ударившись о пол или стены.