— Да, конечно, сам — как же иначе.
Он взял рукой лицо Баклагова и повернул к себе. Глаза больного смотрели сквозь него, не узнавая.
— Хорош, — пробормотал Матвеев. — Ничего не скажешь.
Он повернулся к медсестре:
— Где сейчас Родионов?
— У главного. — Она вздохнула. — У него неприятности какие-то, комиссия третий день работает.
— Неприятности? — вскинул брови Матвеев.
Медсестра оглянулась на дверь и сказала, понизив голос до шепота:
— Там какая-то история всплыла некрасивая, вроде партия медикаментов пропала три года назад.
— Их Родионов украл, что ли?
— Он их и в глаза не видел.
— Почему же у него неприятности?
— Все валят на него.
— Зачем?
— Его место кому-то понадобилось.
— А ему что — в тюрьму идти из-за этого?
— Ну ты же видишь, что делается, — развела руками медсестра. — Все это так неожиданно.
— Да, пожалуй, — пробормотал Матвеев и повернулся к Баклагову.
Ему показалось, что взгляд Баклагова принял осмысленное выражение.
— Привет, — сказал Матвеев.
Баклагов расцепил свои коричневые губы и произнес с усилием:
— Привет.
— Я хочу поговорить с тобой.
— О чем?
— Выйди, пожалуйста, — попросил Матвеев медсестру.
Когда дверь за ней закрылась, он придвинул к кровати стул и сел. Баклагов молча следил за его действиями.
— У Родионова неприятности, — сказал Матвеев. — На него вешают дело, к которому он не имеет никакого отношения.
— Бывает, — сказал Баклагов. — Такое иногда случается в жизни.
— Говорят, он тобой лично занялся?
— Ты же видишь, — слабо улыбнулся Баклагов.
— Он хочет помочь тебе.
— Возможно.
— Он вообще отличный врач — любого может поставить на ноги.
— Возможно.
— Что ты заладил — возможно, возможно, — раздраженно сказал Матвеев.
— А ты что-то другое от меня хочешь услышать? — спросил Баклагов и посмотрел Матвееву в глаза.
— Мне кажется, что у Родионова неприятности начались не просто так.
— Неужели?
— И то, что его место кому-то якобы понадобилось, — это все чепуха, — продолжал Матвеев. — Ведь до этого все было спокойно.
— До чего — «до этого»? — спросил Баклагов.
— До того, как он вплотную тобой занялся.
— Может быть, это просто совпадение? — спросил Баклагов, и Матвееву в его голосе послышалась насмешка.
— У меня свои соображения на этот счет.
— Поделишься?
— Я только хочу понять, почему все это происходит. Откуда ты ехал, когда тебя сняли с поезда?
— Не помню.
— Неправда.
— Правда.
— А куда ты ехал?
— Не знаю.
— У тебя проблемы с памятью?
— Моя память не хуже твоей.
— Но почему же в таком случае ты говоришь, что…
— Мне надоел этот разговор, — сказал Баклагов. — Давай о чем-нибудь другом.
— У тебя есть родственники?
— Есть.
— Где они?
— Один из них сидит возле меня.
— Я серьезно.
— И я серьезно. Все люди — родня. Или ты будешь с этим спорить?
— Хорошо, я по-другому спрошу. У тебя есть близкие родственники?
— Близких нет.
Дверь открылась, и в комнату заглянул Родионов.
— Матвеев, зайди ко мне, — сказал он и исчез.
— Бледный какой-то, — сказал Баклагов. — Видимо, всерьез за него взялись.
Матвеев запер дверь палаты и пошел в кабинет Родионова. Доктор широкими шагами мерил комнату. Увидев Матвеева, он резко остановился и сунул руки в карманы брюк.
— Вы что-то хотели мне сказать? — спросил Матвеев.
Взгляд доктора метался по комнате, ни на чем не останавливаясь. «А ведь он добьется в конце концов своего, — подумал Матвеев с неприязнью, которая для него самого была неожиданной. — Он угробит Баклагова. У него чертовски богатый опыт, и он сделает это так, что никто и не поймет, что же произошло на самом деле. Никто, кроме меня. Эти инъекции, постоянное наращивание доз — все выглядит как отчаянная борьба за здоровье Баклагова. Но он уже покойник».
— Дело вот в чем, — сказал Родионов и, вынув из карманов руки, потер, словно они у него озябли. — Я хочу попросить о небольшом одолжении. Не могли бы вы сказать, если вас об этом кто-то будет спрашивать, что три года назад, осенью, вы получали для меня кое-какие лекарства?
— Кто будет спрашивать? — поинтересовался Матвеев.
— Ну мало ли, — замялся Родионов.
— Я должен знать.
— У меня неприятности, — пробормотал Родионов, пряча глаза. — Кто-то написал анонимку, будто я похитил в больнице медикаменты. Сейчас здесь работает комиссия, копают это дело.
— Возместите сумму пропавших лекарств, и дело с концом.
— Они этого не допустят. — Родионов судорожно вздохнул. — У них цель — растоптать меня.
Матвеев поймал себя на мысли, что ему совсем не жаль Родионова.
— А при чем тут я? — спросил он.
— Одна из наших медсестер написала в объяснительной, что я передавал ей какие-то лекарства неучтенные. Но в складских документах никак не отражено их получение. Значит, они украдены оттуда.
— И вы хотите, чтобы вором назвался я?
— Нет-нет, — замотал головой Родионов. — Все можно представить иначе. Предположим, вы по моей просьбе ходили на склад и получали эти лекарства. Если вы заявите об этом, то получится, что никто их не воровал — просто кладовщица забыла сделать соответствующую запись в своих бумагах. А это уже не кража, это небрежность.
— Так вот вы и скажите, что вы действительно получали эти лекарства, но кладовщица забыла это отметить.
— Не получится, — вздохнул Родионов. — Если об этом заявлю я, мне никто не поверит. А вы, лицо незаинтересованное…
Матвеев снова вспомнил землистое лицо Баклагова. «А ведь я и сам хочу его смерти, — неожиданно подумал он. — И в этом я мог бы помочь Родионову. Но то, что он предлагает мне сейчас…»
— Нет, — сказал он, поморщившись. — Я не хочу быть замешанным в это дело.
— Послушайте, — пробормотал Родионов. Он выглядел совсем растерянным. — Помогите мне выпутаться из этой истории, прошу вас.
— Вам из нее уже не выпутаться.
— Почему? — Родионов взглянул на него испуганно.
— Мне так кажется, — пожал плечами Матвеев.
— Я могу…
Родионов хотел что-то сказать, но лишь кивнул в ответ. «Ему конец, — подумал, выходя из кабинета, Матвеев. — И, как ни странно, я не испытываю ни малейшего сожаления по этому поводу».
Баклагов все так же лежал на кровати, только руки он теперь сложил на груди.
— У Родионова дела совсем плохи, — сказал Матвеев, присаживаясь на стул. — Я хотел тебя еще кое о чем спросить.
Баклагов молча смотрел на него.
— Как ты думаешь, могут ли случайности выстраиваться в некоторые закономерности?
— Естественно, — пожал плечами Баклагов.
— Ты догадываешься, почему я тебя об этом спрашивал?
— Да.
— Мне не дают покоя эти странные случаи. Эти люди — неужели они так провинились перед тобой?
— Дело ведь не в их вине.
— А в чем?
— В том зле, которое они творили.
— Ты им мстил?
— Нет.
— Но они погибли — все.
— Разве я был рядом с ними в эти моменты?
— Нет, но…
— Просто к ним вернулось посеянное ими зло.
— Не понял.
— Они не задумывались, что, делая нечто нехорошее, они навлекают на себя беду. Так взрослый, обижая младенца, не ведает, чем взойдет творимая им несправедливость.
— Зло порождает зло?
— Нас миллиарды, — сказал Баклагов. — Нас целый океан. И каждый человек в этом океане рождает свои маленькие волны зла. Эти волны перекрываются, превращаясь в одно целое, и люди захлебываются в этом кошмаре, и уже не разобрать — где зло, сотворенное когда-то лично им, а где — незнакомым ему человеком. Зло вернулось. Но уже гораздо более страшное.