— Костик, давай-давай! — просил доктор. — Ты же умеешь быстро ездить, я знаю.
— Да что же они — не слышат сирену? — бормотал Костик, маневрируя между не желающими уступать дорогу машинами. — И куда ГАИ смотрит?
— Есть! — выдохнул врач. — Пошло сердце, пошло родимое! Давай-давай, Костик! Нам бы теперь его только до реанимации успеть довезти — там будет легче!
— Все? Он будет жить? — Я хотел услышать ответ, и этот ответ должен быть только положительным.
— Пока не знаю, — сказал врач, обламывая кончик стеклянной ампулы. — Но то, что сердце пошло, — это хорошо, это просто великолепно.
«Всего на волосок от смерти, — подумал я. — Он ведь уже умер, и сердце у него не билось. И теперь он возвращается к нам. Неужели так бывает?»
Прошло уже достаточно много времени, и «Скорая», доставившая нас сюда, давно уехала, а я все мерил и мерил шагами приемный покой, ожидая развязки. Несколько раз собирался позвонить домой, но передумывал в последний момент — что я им скажу? Сам еще ничего не знаю.
Врач появился часа через два. Не тот врач, который запустил сердце дяди Леши, а другой. Он подошел ко мне и сказал, глядя прямо в глаза:
— Стопроцентной гарантии дать еще не можем, но похоже, что все обошлось.
— Он будет жить? — быстро спросил я.
— Мы постараемся сделать все возможное, — ответил доктор.
— Что у него — сердце?
Врач покачал головой:
— Это больше похоже на электрошок. Сердце работает нормально. Похоже, что оно остановилось в результате удара электрическим током.
— А так бывает? — удивился я. — Ведь остановившееся сердце запускают с помощью электрического разряда, как я слышал, а тут…
— Я думаю, что так оно и было, как я вам сказал.
— Как он сейчас?
— Без сознания. Мы поместили его в реанимационное отделение. За него еще предстоит побороться. Он кто вам?
— Дядя.
— Не местный?
— Нет, в гости приехал. Вчера.
— Надо же, — покачал головой врач. — Все-таки где его могло ударить током, по-вашему?
— Проводку он чинил, будь она неладна. Залез на табуретку, начал, видимо, ремонтировать — тут его и ударило.
— Ах, там еще и табуретка была, — протянул врач. — Теперь понятно, откуда у него травма головы.
— Когда он придет в сознание, по-вашему?
Врач пожал плечами:
— Трудно сказать. В нашем нынешнем положении остается только ждать и надеяться.
— Меня к нему пустят?
— Нет. Пока нельзя.
— Но его жена — она захочет его видеть.
— Нет, — повторил доктор. — Она должна быть готова к тому, что в ближайшие дни не сможет увидеть своего мужа. Давайте подождем, пока он придет в себя.
Тетя Глаша встретила меня у подъезда.
— Эдичка, я им рассказала, что здесь произошло. Иди, иди домой — заждались тебя там. Что с дядей твоим?
— Все хорошо, тетя Глаша, — пробормотал я.
Я еще не знал, что буду говорить тете Тане. Они обе — тетя Таня и Светка — выскочили в коридор, услышав, что я вошел: заплаканные и перепуганные, они смотрели на меня, не решаясь спросить ни о чем. Слишком страшным мог быть мой ответ.
— Он жив, — сказал я и едва успел подхватить повалившуюся на пол тетю Таню.
— Света, воды принеси, — распорядился я.
Через минуту тетя Таня раскрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Все хорошо, — сказал я. — Врачи предполагают, что осложнений не будет.
— Что с ним было? — слабым голосом спросила тетя Таня.
— Он упал, — ответил я. — Упал с табуретки и ушибся.
Про удар током я решил пока ничего не говорить — с нее и так было достаточно.
— Зачем я ушла сегодня? — заплакала тетя Таня. — Почему оставила его одного? Что мне делать теперь?
— Не надо плакать, — попросил я. — Не мучайте себя. Врач сказал, что все обошлось и скоро мы увидим дядю Лешу.
— Отвези меня к нему, — попросила тетя Таня. — Эдичка, отвези.
Она вдруг загорелась этой идеей и начала умолять меня, отказываясь слушать какие-либо доводы. Мы со Светкой на пару едва успокоили ее, пообещав завтра с утра отправиться в больницу. Случившееся сильно потрясло ее, и я потом всю ночь слышал, как она плакала за стенкой. Наверное, она догадывалась о том, что с дядей Лешей все не так благополучно, как я пытаюсь представить. А может быть, к этому недоверию примешивалось чувство жалости к себе? Не знаю.
Утром нас не пустили в палату к дяде Леше. Доктор был категоричен в своем отказе. Он лишь сказал нам, что пока никаких изменений нет, дядя Леша в сознание не приходит, но шансов на успешный исход больше, чем… Он не стал продолжать, но мы и так все очень хорошо поняли. Тетя Таня смирилась с тем, что ее не пускают к мужу, а только смотрела во все глаза на доктора, боясь пропустить хотя бы одно слово.
Потом я отвез их обеих домой, наказав Светке не ходить сегодня в институт на занятия — надо было присматривать за тетей Таней, она была очень плоха. А сам я отправился в контору, где меня уже поджидал Вострецов.
— Ну наконец-то, — протянул он, когда я вошел в комнату. — Где ты пропадаешь?
— Что там у тебя, говори, — буркнул я, усаживаясь напротив него за столом.
— Вчера подписали с председателем арендный договор, — сказал Вострецов. — Так что, считай, полдела сделали. Теперь осталось его утвердить — и можно закупать молодняк.
— Так, хорошо. Что слышно с поляками?
— Пока ничего. Может, это действительно была случайная встреча?
— С Соколовским-то?
— Да.
— Кто знает, — пожал я плечами. — Время пройдет — увидим.
— А ты чего как в воду опущенный? — участливо поинтересовался Вострецов. — Тебя не узнать сегодня, честное слово.
— У меня родственник в больницу попал, — ответил я. Больше я ему ничего не сказал. Зачем?
Нас не пустили к дяде Леше ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, потому что в сознание он так и не пришел. На наши расспросы, когда же нас пустят в палату, доктор пожимал плечами и говорил:
— Пока не могу сказать ничего определенного. Организм борется за жизнь, и мы это видим, но, когда положение стабилизируется, мы не знаем.
Тетя Таня совсем сдала. Она почти не спала, бродила призраком по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место или смахивая со стола невидимую пыль. Мы теперь не оставляли ее одну, кто-то из нас обязательно находился с нею рядом, и мне пришлось урывать время от работы, а Света пропускала кое-какие лекции, когда я не мог остаться дома.
Вострецов за это время успел оформить все необходимые бумаги, и дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Он еще раз лично облазил всю ферму и составил план приобретения молодняка. В один из вечеров Вострецов вызвал меня из дома телефонным звонком. Когда я приехал, Толик рассказывал ему что-то о жизни тибетских монахов. Сан Саныч сидел, склонив голову набок, как будто внимательно слушал, но я понял, что он дремлет под мерный рассказ Толика.
Услышав мои шаги, Вострецов встрепенулся:
— Здравствуй, Эдик! Как твой дядя?
— Неважно, — буркнул я. — Пока лежит в больнице.
— Вот горе, — сказал Вострецов. — Что за жизнь у человека?..
— Зачем вызвал? — оборвал я его. — Что-то серьезное?
— Это кому как покажется, — пожал плечами Вострецов. — В командировку мне надо ехать, Эдик. Я разузнал про один зверосовхоз — там как раз есть то, что нам надо. Хочу полететь туда, посмотреть на месте, да и договориться, если что.
— Ты прикинул, сколько зверьков мне надо покупать?
— Прикинул. — Вострецов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мне. — Посмотри, здесь все расписано.
Я пробежал глазами написанное.
— Не слишком мы размахнулись? — спросил Вострецова. — Потянем?
— А с меньшими масштабами нет смысла возиться, — ответил он.
— Но мы сейчас деньги вкладываем в расчете на поляков, — напомнил я. — А если у нас с ними ничего не получится?