Я поперхнулся.
— Что вы такое говорите, тетя Таня? — возмутилась Светка. — Живите здесь сколько потребуется. Правда, Эдик?
Я, беспрерывно кашляя, закивал головой.
— Спасибо вам, ребята. Но долго мы здесь все равно не пробудем. Если через неделю Леша не придет в себя, я повезу его к нам домой. Там у меня племянница — врач, там будет легче.
— Я завтра заеду в районную поликлинику, вызову участкового врача, — сказал я. — Нужно его привести сюда, и здесь уже договоримся с ним, чтобы приходил к вам ежедневно. Светка, что у тебя завтра с занятиями?
— Зачет у меня завтра.
— Ну тогда, тетя Таня, вы завтра будете здесь одна.
— Да не одна я буду, — сказала она и улыбнулась впервые за несколько последних дней. — Вдвоем мы будем, с Лешей.
Фамилия участкового врача была Папрыкина.
— Зайдите в седьмой кабинет, она сейчас должна быть там, — сказала мне медсестра из регистратуры.
Папрыкина оказалась немолодой полной женщиной с простым лицом. Я рассказал ей все как есть, она молча, не перебивая, выслушала меня, потом вздохнула и сказала:
— Зря вы его забрали из больницы, не надо было этого делать. Ходить я к вам буду, конечно. Помогу, чем смогу. В обед сегодня вас устроит?
— Устроит, — кивнул я. — Вы время подскажите, я подъеду за вами на машине.
— В двенадцать приезжайте. Я уже обойду к этому времени всех своих постоянных пациентов и вернусь сюда. Сколько ему лет-то?
— Пятьдесят шесть.
Папрыкина опять вздохнула:
— Господи, ему же еще жить и жить.
— Как, по-вашему, это надолго?
Она пожала плечами.
— Будем надеяться, что не навсегда. К тому же вы должны быть готовы, что, даже придя в сознание, он не будет тем прежним человеком, которого вы знали раньше. Возможно, что за время, которое он находился в состоянии клинической смерти, в его мозгу произошли какие-то необратимые изменения. Он, например, может потерять память или утратить какие-то накопленные ранее навыки, да мало ли что еще может произойти.
— Вы говорите о клинической смерти — это когда у него сердце не билось?
— Да. Первые несколько минут после остановки сердца организм еще жив, он не погиб окончательно, хотя процесс разрушения уже начался. Речь идет об очень маленьком отрезке времени — буквально пять-десять минут. Это тот период, когда изменения в организме еще не приняли необратимый характер и можно спасти человека, заново запустив его сердце. Вот это и есть состояние клинической смерти. Строго говоря, в этот период человек еще не мертв.
— Но и не жив? — спросил я.
— Да, но его еще можно спасти. Если же время упущено, наступает смерть биологическая. Здесь уже ничего нельзя поправить.
— Но случаи такие известны — когда умершего человека оживляли, успевали оживить?
— Сколько угодно. Самый простой пример: человек утонул, купаясь в реке. Когда его вытаскивают на берег, он уже не дышит, но если ему делают искусственное дыхание, непрямой массаж сердца, он приходит в себя. Лишь бы все это делалось своевременно. Ваш случай сложнее. Что-то произошло с организмом вашего родственника, но что? Будем надеяться на лучшее.
Я привез Папрыкину в час дня. Тетя Глаша одиноко сидела на скамейке у подъезда.
— Как здоровье дяди? — поинтересовалась она.
— Пока без изменений, — сказал я.
У двери я позвонил, но никто не открыл нам.
— Странно, — сказал я, отвечая на немой вопрос Папрыкиной. — Тетя Таня должна быть дома. Не оставит же она мужа без присмотра.
Порывшись в карманах, я нашел ключ и отпер дверь. В квартире было тихо, только на кухне что-то позвякивало.
— Там, в спальне, — я показал на дверь, а сам отправился на кухню.
Позвякивала крышка чайника. Вода уже закипела, но газ по-прежнему горел, и крышка чайника подпрыгивала, издавая характерный звук. Я выключил газ и тут услышал шорох за своей спиной. Я обернулся. Папрыкина стояла, ухватившись обеими руками за косяк двери. Лицо ее было белее мела.
— Какой кошмар! — выдохнула она. — Быстрее вызывайте милицию.
Тетя Таня лежала на полу спальни, неловко подвернув под себя левую руку. У ее головы я заметил небольшую лужицу крови.
— Вы можете посмотреть ее? — спросил я Папрыкину, не сводя глаз с тети Тани. — Возможно, она жива. Я пока вызову милицию.
Я посторонился, пропуская ее, и тут мой взгляд упал на распахнутое окно.
— Она жива, — сказала Папрыкина, поднимаясь с колен. — Только без сознания. Милицию, может, и не надо, а «Скорую» вызовите обязательно. Это несчастный случай.
— Нет, — качнул я головой. — Это не несчастный случай, это нападение, — и пошел к телефону.
Через минуту в прихожую вышла Папрыкина. В руке она держала чугунную сковородку.
— Вы правы, — сказала она. — Ее ударили этой сковородкой, вот здесь кровь и прилипшие волосы.
— А это кто? — спросил милицейский капитан, показывая на лежащего в кровати дядю Лешу.
Мне пришлось вкратце рассказать ему о событиях последних дней.
— И все эти дни он без сознания? — с удивлением спросил капитан. — И неизвестно, когда придет в себя?
Я покачал головой.
— Ну надо же, — капитан подошел к кровати и вгляделся в лицо дяди Леши, — а впечатление такое, будто человек спит.
— А это и есть такое состояние — что-то вроде сна, — пояснил я.
Он повернулся ко мне:
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— Нет, — сказал я. — Они только что приехали к нам в гости из другого города — откуда же у них здесь враги?
Из соседней комнаты появился врач «Скорой помощи».
— Мы забираем ее с собой, — сказал он мне.
— Что с ней?
— Скорее всего, сотрясение мозга. Но угрозы жизни нет, хотя удар и был очень сильным.
— Удар или удары? — уточнил капитан.
— Возможно, удары, — после небольшого раздумья сказал врач. — Но не более двух или трех. Иначе череп просто не выдержал бы.
— В какую больницу вы ее сейчас везете?
— В двадцатую.
— Она все еще без сознания?
— Без сознания, но это вполне естественно.
Я повернулся к капитану:
— Я могу поехать с ней?
— Нет, вы мне нужны здесь.
— Ну, я поехал, — сказал врач.
— А ограбление возможно? — спросил меня капитан.
— Все более-менее ценные вещи на месте, я уже посмотрел.
— Кем вы работаете?
— Я председатель кооператива.
Мне показалось, что он насторожился при этих словах.
— Вам никто не угрожал в последнее время? Может быть, вымогали деньги?
— Я понял, о чем вы спрашиваете. Нет, рэкет исключен.
— Вы в этом так уверены?
— Абсолютно.
— На чем основана эта ваша абсолютная уверенность?
— Скажем так: есть люди, которые заботятся о моей безопасности, и они не допустят сюда чужих.
— Значит ли это, что вы уже платите кому-то за возможность спокойно работать?
— Я этого не говорил, — осторожно сказал я. — Но вы близки к истине. Возможно.
Капитан вздохнул:
— Итак, значит, не рэкет и не ограбление. А у вас лично есть враги?
— У кого же их нет?
— Это мог быть кто-то из них?
— Это мои враги, — я особо подчеркнул слово «мои». — Зачем же им нападать на постороннего человека, если они хотят свести счеты со мной?
— Все гораздо сложнее, чем вы себе представляете. Начнем, пожалуй, с вашей работы в кооперативе. Сталкивались ли вы с кем-либо в последнее время по работе? Я имею в виду, портили ли с кем-либо отношения?
— Нет, отношения у меня со всеми ровные. Тем более люди в кооперативе получают приличную зарплату — им не за что обижаться на меня.
— Понятно. Тогда подойдем к этому вопросу с другой стороны. Не может ли покушение на женщину быть делом рук ваших конкурентов?
— А в чем смысл? — спросил я.
— Предположим, ваши дела идут хорошо, вы на подъеме, но при этом кому-то мешаете. Как вас остановить? Серьезные неприятности в семье — очень эффективное средство.