– А я говорю, ступай! – осердилась Финета. – Неспроста у меня колотится внутри: он это!
– Эх, тётка Финета, тётка Финета, какая ты хорошая раньше была! – упрекнула Дашутка.
Но послушаться – послушалась. Пошла отворять калитку.
На дворе дождь хлещет, берёза обтрёпанная жмётся к самой стене дома, а ворота ветром распахнуло… Старик же убогий в калитку скребётся – слепой!
У Дашутки сердце занялось. Взяла она старика за руку, ведёт:
– Пойдём со мною, дедушка. Тепло у нас, сухо…
А Финета от нетерпения на крыльцо выскочила, стоит, присматривается. В темноте такой разве чего сразу разглядишь?
– Э, нет! – вдруг замотала руками Финета. – Этого не веди! Не веди, говорю, этого! В который раз он завертает к нашей калитке. Ишь ты! Узнал дорогу. На той неделе я кого два раза кормила? Хватит, батюшка мой, хватит!
Дашутка в слёзы:
– Кого ты гонишь, тётка Финета?
Стали втолковывать одна другой свои понятия. А старик тем временем выбрел на улицу, напрямки сырою луговиною захлюпал куда-то: добрую дорогу сослепу да с горя потерял.
Дашутка хватилась, в сенях отцову шубу да сапоги натянула, старика уж у самого леса догнала.
– Ты, дедушка, шибко на тётку мою не серчай, – плачет… – Она ж из-за меня такою сделалась. Слыхал, поди-ко, про Старика-Боровика?
– Слыхал, – гладит её старик по голове, – а то как же…
– Так тётка моя Финета уж больно в того Боровика поверила, обнадеялась… Раньше-то, бывало, она и без того каждому подаст, а теперь всё Боровика ждёт. А идут другие да другие… Она и досадует, как малец на палку, котора не стреляет. Она бы хотела, чтобы с его легкой руки ко мне добрые сваты приехали, а то приданое такое бы дал, на которое женихи кидаются… Не может никак понять: зачем бы тому Боровику нищенствовать, если бы у него у самого чего за душою было?
– Так ить может статься, что он лохмотьями только прикрывается?
– И ты, дедушка, про то же, – улыбнулась Дашутка. – Скажи лучше, куда ночью пойдешь-то? Может, к нам воротимся. Поди-ко, отошла теперь тётка моя, сидит, кается…
– Да уж нет, дитятко, – отвечает старик. – Я уж лучше до Белояровки пойду. Там у меня родня никакая с краешку деревни живёт. Ты меня, внучка, только на дорогу выведи.
– Какая ж такая Белояровка? – спрашивает Дашутка. – Не слыхала я об такой деревне.
– Успеешь ещё услыхать, – загадкой ответил слепой. – Твое время впереди.
– Такая ночь поганая, – жалеет старого Дашутка. – Куда ты? День настанет – тогда пойдёшь.
– У меня, внученька, и ясным днём в глазах чёрная звезда полыхает. Я уж и помнить забыл, какой он, день-то, бывает.
– Ой, дедушка. Не то я говорю, – кается Дашутка. – Провожу я тебя, сколько надо.
– Пойдём, – соглашается слепой. – Проводи, когда тётка не заругает.
Вот и пошли они хлипкою дорогой повдоль тёмного лесу. Разговаривают идут, посмеиваются, где смешно, вздыхают, где тошно… Дашутка про своё говорит, старик – про Дашуткино… И про дождь забыли, и про ветер… Да и кончился тот дождь, улеглась погода… Дорогу подморозило. Луна выплыла. Светло Дашутке.
Слепой и говорит:
– Шибко ты, внучка, ноги погоняешь. Запалила меня вконец… Дай-ко передохну. Тут брёвнышко должно у дороги лежать. Сиживал я тут…
Дашутка и правда бревно увидела.
– Какой ты памятливый! – удивляется.
– Нельзя мне, внученька, по-другому… Я памятью вижу…
Сели они на бревно. Сидят, толкуют. А старик всё чего-то ногой пришаривает у бревна.
– Погляди-тко, внучка, что это за камешек у меня под ногою катается.
Подняла Дашутка старикову находку, подивилась:
– Тяжёлый-то какой! Поди-кось, фунтов с пять будет.
– Отри камешек хорошенько, – советует слепой. – Сними грязь-то.
Отерла Дашутка находку об отцов полушубок…
– Дедушка, – шепчет, – кабы ты видел, что ты нашёл. Однако золото! Помереть мне на месте, золото!
– Ну тя, – хитрит старик. – Откуда? Золото! Кто ж нам с тобою его на дороге поклал?
– Истинный Христос! – крестится Дашутка. – На-ко вот, держи. Это хорошо, что золото. По дворам скитаться тебе нужда сразу отпадёт, будешь теперь на своей печи есть калачи…
– Не-е… На печи я скоро помру. Не привык я к баловству. Возьми-ко ты себе этот камешек. Тут столько, что и тётка Финета об таком не думала, не гадала.
– Не возьму, – дернулась Дашутка. – Как же я после того жить на свете стану, слепого обобравши. Мне отец говорил, что золото – оно зоркое. Оно само видит, кому в руки даваться. Ты его нашёл, ты его и бери. Мне чужого не надо.
– От неслух! – смеётся старик. – Я ж от чистого сердца… Кабы тётка Финета его увидела, с руками бы оторвала…