Понемногу рассветало. Он прибавил шагу. Первые приступы усталости прошли. Он уже больше походил на робота. Надо было идти. В этом мире каждый выживал, как мог. И получилось так, что один выживал за счет другого.
Когда совсем рассвело, в омшанике уже стояло четыре бачка, доверху набитых присоленным мясом. Куцый никак не выходил из его головы. Его жгла обида: не жили у него собаки. И когда щенок, весь всклокоченный, с языком до земли, появился на пасеке, Мишка готов был целовать его в задницу. Куций лез мордой в лицо и облизывал хозяина, подняв невообразимый визг. Уже на правах полноправного компаньона он крутился под ногами, по пятам следуя за хозяином, сопровождая Мишку на каждом шагу. В довершение всего Куцый обнаглел и залез на кровать.
– Ну-ка, пошёл вон, подлюка! – затопал на него Михаил. Щенок мухой слетел с койки и с писком вылетел в незакрытую дверь. – Я тебе покажу барскую постель!
Куцый уселся посреди двора, облизываясь и виляя хвостом.
Больше всего удручало не чувство смертельной усталости. Спать ему не хотелось. Одиночество. Вот что душило его в эту минуту. Он готов был отдать половину быка, лишь бы поделиться удачей хоть с кем-нибудь.
Дел больше не было. Оставалось только доползти до кровати и упасть. Мишка постелил в угол телогрейку, оставленную кем-то из лесников, и переложил Рваного на новое место. Слово ему понравилось, и он несколько раз повторил новую кличку, поглаживая пса. Кобель лежал тихо, едва шевеля кончиком хвоста.
Он растопил печь. От долгого его отсутствия колодцы успели основательно остыть. От этого комната наполнилась едким дымом. Он приоткрыл дверь, в которую тут же просунулась хитрая голова Куцего. Михаил пригрозил кулаком, и голова исчезла.
При дневном свете сон не брал. Он лежал и смотрел в потолок. Перед глазами крутились картинки минувшего дня. Он попробовал сочинять письмо другу. Этим надо было поделиться. «Было бы здорово, если бы приехал кто-нибудь из Горного».
Он встал. Звуки шагов гулко отозвались в ушах. Оперевшись о дверной косяк, он высунулся наружу. В доме было уже невыносимо жарко, ему не хватало воздуха. На плите шкворчала в сковороде печенка. Мишка вдруг задумался, не в силах вспомнить, когда успел ее приготовить, нарезать репчатого лука, заправить приправой. Так и не вспомнив, он сел за стол. Только сейчас он почувствовал страшное чувство голода. В отличие от Куцего, он не мог есть сырого мяса, хотя от мороженой печенки не отказался бы. Он свистнул щенку. Тот валялся среди двора и даже не шелохнулся на свист, словно сдох. Мишка заволновался и швырнул в щенка башмак. Кобель вильнул хвостом и опять «сдох». Мишка усмехнулся, вспомнив, как тот охранял добычу от собак: «Вот подлюка, родится же такой».
– У нас сегодня праздник, – обратился он вслух к самому себе. – Эх, жаль, не с кем отметить это дело. Такой случай, – он позвал котёнка и бросил ему косок печёнки. Потом он взял банку и налил до половины в эмалированную кружку. Самогонка была крепкой и вонючей. В ней улавливался запах диких груш.
– Хороша горилка! – похвалил он сам себя. Его передернуло, и он пролил немного на стол, потом достал спички и поджег. Пламени было почти не видно. Он поднес руку и сразу же отдернул. От пойла в животе потеплело. В голове зашумело, и он принялся за свежую поджаренную печенку. Не было ничего вкуснее жареной печенки. Ему похорошело. На душе отлегло, он стал размышлять о смысле жизни и сошелся на мысли, что все не так уж и плохо. Он налил еще: «Пошло, конечно, пить в одиночку». Он ухмыльнулся и посмотрел на свои руки, словно и не было ничего. Ни изюбра, ни медведя, ни своры собак. Он вспомнил, как орал, когда убил зверя: «Жаль, людей не было».
Достав листок бумаги, он стал строчить письмо: «Привет, старина. Хочу поведать тебе о своей убогой жизни…»
Неожиданно накатил смех.
– Надо же, Куцый! Вот подлюка, – он закатился в истерике так, что из глаз выступили слезы. Он вспомнил, как щенок кидался на собак, охраняя добычу. Он отложил листок и вышел из дома. Его слегка покачивало. Куцый уже крутился рядом, залезая мокрой мордой в объятия хозяина.
– Ах ты ж, балбес, – Мишка поднял щенка на руки. Куцый отвернул по-хамски морду и зарычал, заранее зная, что будет драка и его станут ощипывать, как рябчика.