Пришедшее лето всегда кажется бесконечным, но как скоротечны его дни, счёт которым даже не замечаешь. Потому что жизнь наполняет их не только делами, но желаниями.
У него все горело в руках. В груди словно подожгли факел. Ни одной секунды он не мог прожить без мысли о Марине. Если бы не пчелы, бросать которых было никак нельзя, он сорвался бы и ушел пешком, среди ночи или в дождь. Ничто не удержало бы его. Пропадая среди сопок, он уже не мог просто сидеть или бродить. Всё, что бы он ни делал, к чему бы ни прикасались его руки, окрашивалось вдохновением, какого он не испытывал очень давно. Ее мягкое, светлое лицо незримо улыбалось ему, где бы он ни был. Сквозь пространство он неустанно говорил с ней, иногда забывая, что мир груб и очень жесток, а жизнь сурова и прозаична, и в ней надо выживать. Однажды, возвращаясь от солонца, он вышел прямо на оленуху. Матка спокойно стояла на краю лесной поляны и смотрела на него. Все было как в сказке. Михаил растерялся. Рядом безмятежно бегало создание, усеянное желтенькими пятнышками на темно-коричневой спине. Он впервые увидел своими глазами детеныша изюбра. Теленок так неловко передвигался на неимоверно длинных, до смешного толстых в суставах ногах, что, казалось, они надломятся и олененок упадет.
Он повернулся и пошел обратно, крепко вцепившись в цевье дробовика. В следующую секунду он обернулся и вскинул ружье, но поляна была уже пустой.
– Пусть так, – вздохнул он и пошел дальше.
Он понимал, что долго витать в облаках он не сможет и когда-нибудь снова упадет в грязную лужу, название которой жизнь. И там будет всё, и слёзы, и кровь, и ненависть. Мишка чаще стал бывать в Никольском, подолгу оставляя пасеку и пчел на самотек. Ему приходилось разрываться, но по-другому он уже не мог. За это время ничего существенного на пасеке не произошло, если не считать нового сруба для домика, который уже стоял под крышей. Пчелы трудились, трутни множились, матки сеяли расплод, успевая собирать компании и роем вылетать из гнезда.
Вася превратился в хорошего охотничьего кота. На правах хозяина пасеки он добросовестно охотился в прилегающей округе, завалив весь чердак птичьими перьями. А Куцый стал похож на настоящую собаку. Правда, хвост у него так и не вырос. Несколько раз из-за своей бестолковой головы он едва не попал под копыта проезжавших пастухов, а один раз чудом вывернулся из-под смертоносных клыков секача.
Наконец-то на пасеке появился конь. Мишкина давняя мечта сбылась. Конь был не очень высокий, но хорошо сбитый. Местных кровей молодой мерин гнедой масти. Он произвел на Мишку самое хорошее впечатление. Конь знал, что такое телега и сбруя, и давал себя седлать. Это было то, что нужно в тайге. А произошло всё само собой, и погнал бы Чапай совхозный табун другой дорогой, так и остался бы Мишка безлошадным.
Напоив незваных гостей чаем, Мишка вдруг ни с того ни с сего выкатил пузырь «сэма». У гостей развязался язык, и тогда он по-простому поведал главному коневоду свою проблему. Пока вели разговоры, с табуном управлялись никольские пацаны, свободные от занятий в школе, и за первой бутылкой появилась вторая. Чапай смотрел маленькими хитрыми глазками, уже затянувшимися легким дурманом, соображая, как обстряпать дельце повыгоднее. Конечно, в табуне были неучтенные кони, а тут такая возможность заработать.
– Ладно, Мишка, – наконец решился Чапай. – Ты мой тезка, отказать не могу. Да и коней ты любишь, знаю. Есть для тебя конёк добрый. За это гони мешок сахара. – Он махнул корявыми, покалеченными теми же конями руками и допил последнюю стопку, с трудом протолкнув её в рот. Его и без того сморщенное лицо перекосило, как старый забор. – Но уговор наш такой, не болтать. Он и телегу знает, и выстрела не боится. В общем, то, что надо.
Чапай махнул рукой, и через десять минут заузданный мерин с наглой мордой уже тряс гривой перед пьяными мужиками. Прямо с крыльца Чапай ловко, несмотря на пенсионный возраст, взлетел на неосёдланного коня и дал хороший аллюр вокруг пасеки.
Михаил был в восторге, но сам на коня не полез. В довесок он снабдил Чапая еще одной бутылкой самогонки, на что взамен выпросил временно седло. Потом он отвел коня к забору и привязал к столбу. Обнюхав одежду и руки своего нового хозяина, конь фыркнул и тут же навалил хорошую кучу, прямо у калитки. С этого момента общий язык был найден.
Имя долго не придумывалось. Но потом оно пришло само на ум: «Раз за мешок сахара, быть коню Мешком». А тому хоть бочкой, лишь бы овса давали, ну и дымокур делали.
Конь был чудной. Мог испугаться листка белой бумаги, если вчера его на месте не было. Ну, а чучел, которых Мишка наделал по дорогам и тропам вокруг пасеки, чтобы тот не ушел чего доброго, он боялся панически, доводя до слезного смеха хозяина. Любая, самая крутая, сопка была плевым делом для Мешка. Конь только кряхтел и от понуканий шел еще быстрее, попердывая в такт ходьбе. Спускаться не любил. Чувствуя себя полноправным членом коллектива, он всегда требовал своего, положенного ему как коню, и если к вечеру не было дымокура или овса в тазике, мог, как слон, зайти в дом и навалить там кучу прямо на пол.