Гул двигателя был уже отчетливо слышен, это ехали лесники.
– Время не теряй, – уже с угрозой в голосе сказал он, – или из тебя и твоего дружка одну большую навозную кучу сделают. – Он стал медленно наседать, сокращая и без того малое расстояние, хорошо зная, что чем ближе к стволу, тем больше шансов увернуться, или отвести выстрел. Но Михаил был уверен, что до этого уже не дойдёт.
– Круто гнёшь Мишаня, гляди, переломишься.
Мишка откровенно рассмеялся от последней фразы. Он понял, что дальше обмениваться угрозами уже нет смысла.
Мужик вдруг изменился в лице, словно надев маску.
– Хорошо смеется тот, кто последний смеётся. До тебя я еще доберусь. Поглядим ишо.
– А тогда что?
Мужик опустил ружье:
– Узнаешь, – он ухмыльнулся и сплюнул. – Но ты жди.
Понимая, что всё самое худшее позади, Михаил медленно развернулся, до последнего держа гостей в фокусе зрения, и как бы нехотя, вразвалочку, пошел к крыльцу. Ему не верилось, что с виду нормальный человек мог опуститься до такого унижения. К таким людям он подбирал только одно подходящее слово – дерьмо.
–Тебе здесь долго не жить. Скажу, кому следует, сожгут всё. Поглядим, как ты запоёшь тогда, – продолжал угрожать бывший. – И сучку эту проучу.
На полпути Мишка резко остановился. От этих слов в груди полыхнуло, словно внутрь плеснули раскалённым свинцом. Он в два прыжка догнал мужика и резко отдернул его за плечо. И хотя тот был в два раза массивнее, от сильного рывка пошатнулся и грохнулся всей тушей на землю, выронив дробовик. Михаил поддел ружьё сапогом и закинул в придорожную болотину. Он уже хотел наброситься на него, но безоружная и нелепая поза врага вызвала в нём смятение. Ему стало противно, и вместе с тем, Михаил едва сдерживал гнев.
– Ты чего? Чё ты руки тянешь?
– Если ты тронешь её хоть пальцем, пусть даже волосок упадет по твоей вине, я найду тебя и убью…
Лицо гостя изменилось, он вдруг весь съёжился.
– А кто тебе сказал, что я собирался ее трогать? – Мужик ехидно улыбнулся, и на карачках пополз за ружьём.
– Проваливай.
С бугра уже сползал, похожий на гусеницу, зеленый «Зил». Побрякивая бортами, он медленно спустился с пригорка, в кузове сидела веселая компания лесников, среди которых особенно выделялась красная физиономия Тольки Козырева. Михаил нарочно не сдвинулся с места, не давая «шохе» въехать в ручей, чтобы тот не замутил своими колесами чистую воду. Каким-то чудом освободившийся от плена Куцый уже бегал героем по двору, таская в зубах оторванные лохмотья от одежды визитёра. В отличие от своего хозяина собака не знала страха и человеческих условностей, для неё враг должен был быть уничтожен.
Когда лесники уехали, он почувствовал, что не в состоянии владеть собой. Даже бесшабашный Толька не развеял его переживаний.
Михаил поймал коня, накинул седло и взял дробовик. Конь стриг ушами, не в силах понять, почему его куда-то гонят не по расписанию, ведь на очереди была горбушка хлеба и дымокур.
После пережитого не хотелось оставаться на пасеке, надо было хоть немного расслабиться, развеять накипевшие чувства. Забыть о от навалившихся комом проблемах, которые все больнее вырисовывались в его сознании. Он поймал себя на мысли, что испытывает досаду. Слова визитёра задели его за больное место, он действительно влип в чужую историю, которую сделал своей, и это его больше всего злило. А ещё он не знал как правильно поступить, ведь у него был выбор. Он действительно мог отойти в сторону, перетерпеть, да просто сделать вид, что ничего не происходит, и время само всё наладит. Однако, за этими мыслями он ясно увидел ухмыляющееся лицо бывшего, кому такое поведение было только на руку. Собственно, за этим он и приезжал, наверняка. Зародить в сомнение, и оно словно червь со временем, действительно, сделает своё дело. Михаил поразился тому, как легко впасть в жалость к самому себе, особенно когда манипулируют чувствами. Всё это было так ново для него, и в то же время так знакомо, если брать во внимание любимую его русскую классику. Ведь он был учителем литературы. Но в том и было дело, что в жизни она не помогала, и всё, что ему предстояло сделать, он должен был и понять, и совершить самостоятельно.
Его удивляло и то, с какой скоростью расползались по селу сплетни о его личной жизни. Не прошло и недели, как он решился и сделал ей предложение. Он долго не хотел признаваться самому себе, что уже давно живёт одной жизнью с Мариной. Вместе с ней переживает, делит радость и печаль. То, что он чувствовал к ней, несправедливо обиженной судьбой, заставляло переживать. Наконец, после теплых встреч и невыносимых разлук, когда он уезжал на пасеку, до него дошло, что без неё он уже не сможет жить по-старому. А пустить отношения на самотек было не в его правилах. Да и не он один засматривался на Марину. Удивляло его и то, что такая яркая женщина, мимо которой не прошел бы, не оглянувшись, ни один мужчина, выделила именно его.