На крыльце, привязанный тонкой веревкой, лежал Куцый, пегий щенок с длинными ушами и наполовину обрубленным хвостом. Он терзал старый тапок и рычал на него, как на зверя. Увидев хозяина, щенок залился звонким лаем и завилял обрубком хвоста…
Куцый залаял уже после того, как кто-то застучал каблуками по крыльцу.
– Кого там черт несет? – вслух выругался Мишка. Он поставил на стол горячий чайник и быстро прошел в прихожую, где оставил дробовик. Едва он успел сунуть ружье за печь, как дверь со скрипом распахнулась и весь проем заняла круглая физиономия Тольки Козырева, в народе прозванного Тыквой. Правда, не он один в семье Козыревых носил овощное прозвище. Отец его, Игнаха, такой же мордатый и крепкий, был Помидором, а сына, уже отслужившего в армии, звали не иначе, как Тыквенок. Несмотря на свое прозвище, Толька не был вегетарианцем и мог в один присест уговорить молодого поросенка. Он очень любил выпить и поорать под гармошку; особенно ему нравилось давить первого встречного своими огромными и как у медведя сильными руками. Годы брали свое, но в седой голове, крепкой, как чугунная сковородка, всегда была только одна мысль: где бы выпить на халяву да пощупать баб.
Работал Тыква в тайге, на лесопосадках, и очень часто захаживал на пасеку. Его не раз выгоняли за плохое поведение, но всякий раз принимали обратно; охотников терпеть таёжный быт в районе было не много. Он сразу с порога начал бороться. Его любимым занятием было мериться силой; точно так же он мог забуриться в любой дом и без всякого дела просидеть там весь вечер, пока не налакается.
– Стучат-ца надо! Черт бы тебя побрал, – вздохнул Мишка и рассмеялся.
Тыква расплылся своей беззубой пастью и развел руки.
– Мишшка! – заревел он, как медведь. – Ставь самогонку на стол, а не то заломаю. – Он потянул огромные лапы, чтобы ухватить Мишку за шею.
– Отвали, дя Толя, – засмеялся Мишка, выворачиваясь из-под Толькиной лапы.
– Ну, стакан-то хотя бы нальёшь? Похмелитца надо. Башка болит!
Михаил развел руками и сделал грустное лицо.
– Нету!
– Как это нету? – опять заревел Тыква. – Вчера было, а сегодня нету?
– Выжрали. – Мишка налил себе чая. – Вишь, чего пью.
– На траву, что ль, перешел? Я с тобой тогда вообще разговаривать не буду. – Толька развернулся и обиженно пошел к двери, но тут же резко повернулся и с размаху сел на табуретку, едва не разломав ее своей тушей.
– Тише ты! Мебель сломаешь! Кто чинить будет?
Не обращая внимания на хозяина, Тыква уселся поудобнее и уставился в окно.
– Тебе кто забор-то поредил? – спросил Михаил, тоже высматривая за окном.
–А… С шефами подрались. Зашёл в клуб, на танцульки, а там один комсомольчанин мою старшую щупает. Слово за слово, когда на улицу вышли, наших никого. Пришлось одному отбиваться. Ничо. Зуб-то молочный оказался, значит, новый вырастит. – Толька беззаботно рассмеялся, сполна демонстрируя прореху в зубах. – Речка-то поднялась, – на столбовской манер продолжал тянуть разговор Толя, закуривая сигарету. – Пасеку-то затопить. Шмоет тебя вместе с твоим бесхвоштым.
– Не шмоет, – передразнил Михаил, про себя подумав: «Теперь не отлипнет». (Он знал, что если Толька чего-то захотел, то всегда добьётся своего.) – Ну чшо? Лес-то ваш не спалили ишо? Стоит? – просто так спросил Мишка.
– А чшо-о с им сделатся. Стоит. Денег не платют. Мишка, я бы его сжёг к чертовой матери. – Толька громко рассмеялся. – Все равно спалят, не рыбаки, так наркоманы. Лезут-то, как тараканы, еле отбиваемся.
– Делать вам не хрен. По лесу шляться. Всех зверей распугали. Всё поизуродовали своими полосами. Ходить невозможно по вашим посадкам.
– И не говори, Мишка! – Тыква снова заржал и потянул свои руки, чтобы ущипнуть хозяина за ляжку.
– Уйди! Без тебя тошно.
– Кобеля-то закормил, гляжу. Полёживат себе, не встает, – орал Тыква.
В Столбовом все: и мужики, и бабы, да и ребятня – говорили громко, и незнающему это всегда резало уши. И когда Михаил после своих странствий снова оказался в родных местах, то первым делом отметил именно это.