- Да мы-то что, мы и вовсе ничего такого, сам-то, сам-то как ты будешь?
- Передохнул бы, оклемался. Насчет харчишек подсобим уж кто чем...
- Словом, договорились, - прервал разговоры Букреев и сквозь стиснутые зубы цедил, идя к конным граблям: - Харчишками помогут! Покруче! Бабье! Я еще покажу, что меня в утиль рано списывать!
Он хотел быстро, по-молодецки вскочить на круглое сиденье граблей, но деревяшка задела оглоблю, и он чуть было не свалился под ноги лошади. Женщины, наученные горем уважать чужую беду, сделали вид, будто ничего не заметили. Павел Степанович погнал лошадь, испуганно думая о том, как он будет одной рукой сбрасывать с граблей вал сена и в то же время править лошадью.
Но все обошлось. Сначала вожжи брал в зубы, а потом приспособился их между колен зажимать, благо колено у ампутированной ноги осталось.
Так вот с этого дня, с конных граблей, на которых обычно мальчишки управляются, и началась его послевоенная жизнь. Женщины признали его за мужика и стали обращаться к нему за помощью и советом. А он незаметно для себя сделался в деревне вроде бригадира. Так что, когда правление предложило ему занять эту должность в Дымной, он только рассмеялся:
- Да мои бабы давно уж меня утвердили...
Дымная в трех километрах от Корзиновки. Тася шла сюда по дороге, обозначенной, как вехами, телеграфными столбами. На полях третьей бригады много неубранного картофеля и почти совсем не тронута капуста. Было сыро и холодно. Ветер все гнал и гнал тучи.
Тася плотнее закуталась в шаль, которую ей дала Лидия Николаевна, и прибавила шагу.
- Где мне найти бригадира? - спросила Тася у женщины, ехавшей на телеге ей навстречу.
Женщина натянула вожжи, поправила мокрый платок, сползший почти на брови, и внимательно посмотрела на Тасю. У нее было скуластое лицо, открытый взгляд и крепкие, мужицкие руки.
- Бригадира? - переспросила она и чему-то усмехнулась. - Найти его не так просто, да вам повезло, он аккурат сейчас обедает. Мужик ведь это мой. Беда, девонька, когда мужик в начальниках ходит. - По тону женщины нельзя было понять: осуждает она своего мужа или довольна им. - Завернула бы я с вами домой, да боюсь, достанется от начальника. Послал меня за землей к речке Корзиновке, горшки собирается зимой лепить для рассады. А найти нашу избу просто. Во-он, видите, большая изба в синий цвет выкрашена? В ней никто не живет. Так три дома отсчитайте и напротив колодца увидите старую избу, у ворот еще большущая липа растет, вот туда и ступайте. Женщина стегнула лошадь вожжами и, обернувшись, крикнула: - Слух был про нового агронома, знать то вы?
Тася кивнула головой и пошла разыскивать дом Букреева. В большой избе, выкрашенной в синий цвет, оказался временный овощной склад. Тася завернула туда.
А в это время Павел Степанович хлебал горячие щи со сметаной. Теща его, Глафира Тимофеевна, хлопотала в кухне и жаловалась на внуков, выглядывавших с печки из-за трубы.
- Со старшим, Пашенька, я уж не в силах совладать. Проворный больно и плут. Кол ему, значит, вкатили по письму, а он его резинкой цирк-цирк - и нету кола. А я спрашиваю, пошто дыра на тетрадке? А он говорит: "Клякса была". И в кого такой мошенник? У нас таких не бывало, и у вас вроде бы не примечалось. С младшим-то, Пашенька, тоже беда: он все норовит крутить у радева разные колесики. Оно как заревет, матушки мои! А то как в воду канет и начнет разными голосами: и по-кошачьи, и по-всякому выть. Чисто леший на болоте. Лупила я уж его - неймется. Как выйду, так он к радиве к этой, проклятой. Ты ешь, ешь, Пашенька, отощал вовсе. Шутка ли, эстоль не евши. Тебя тоже лупить бы, да некому.
Павел Степанович слушал Глафиру Тимофеевну, ел и тихонько посмеивался. Теща наконец-то дождалась человека, который терпеливо слушал ее. Заодно она жаловалась и на жену, то есть на свою дочь:
- А та, потатчица, нет чтобы малых приструнить, сама зубы скалит. Ты уж. Пашенька, батюшко, побудь сегодня дома, натрудил ноженьку-то увечную.
Голос у Глафиры Тимофеевны становился жалобным и нежным. Она очень любит жалеть людей. Павел Степанович морщился.
- Эй, ударники! Где вы там? А ну, слазь с печки отчет держать!
Сначала младший, Валерка, а за ним и старший, Афонька, медленно спускаются с печки и предстают перед отцом. У старшего до пупа разорвана рубаха. "Опять за голубями по крышам лазал", - подумал Павел Степанович и спросил:
- Как же ты, Афонька, кол-то добыл?
- По письму.
- Да мне бабушка уж сообщила, что по письму. Год только начался, а ты с кольями являешься. Может, попросить учительницу, чтобы она тебя обратно в первый класс перевела, не может, мол, слабак оказался.
- У-у, слабак! Если захочу, так...
- Значит, осталось только захотеть? Тогда не беда. Хотенье - это, брат, дело наживное. А ну, давай сюда тетрадки, посмотрим, что там у тебя.
Афонька потупился.
- Чего, совестно глазищам-то стало? Тащи, тащи давай дырявые тетрадки, - заворчала Глафира Тимофеевна.
- И притащу!
- И притащи! Ы-ы, лихорадка, зубастый какой. Вот с ним и совладай, с пролетарьей!
Афонька глянул на бабушку исподлобья и пошел за тетрадками. Глафира Тимофеевна принялась убирать со стола. Скрипнула дверь, и от порога послышалось:
- Здравствуйте. Где я могу увидеть бригадира?
Павел Степанович использовал каждую свободную минуту, чтобы дать отдохнуть культе, и при всяком удобном случае отвязывал деревяшку. Сейчас он, опершись рукой о стол, привстал, начал глазами отыскивать деревяшку. Заметив это, Глафира Тимофеевна сказала:
- Да я сушить ее положила.
- Ну вот, подхватит тебя не вовремя. Проходите, пожалуйста, проходите. Сейчас я ногу прилажу. Вы откуда будете?
- Я - новый агроном.
Павел Степанович быстро вскинул голову, внимательно и долго разглядывал Тасю, пристраивая в то же время деревяшку.
- Ну, здравствуйте, товарищ новый агроном! - Он ковыльнул ей навстречу. - К столу милости просим.
Букреев подождал, пока Тася снимет телогрейку, сам пристроил ее на вешалку и провел гостью в переднюю.
Здесь Павел Степанович заметил наконец, что теща скептически поджала губы и подозрительно наблюдает за ними.
- Мама! А ну, что у тебя есть в печи и в погребе - все подавай на стол! Вы уж располагайтесь сами, как дома. Мы гостям всегда рады, обернулся он к Тасе и тут же распорядился: - Афонька, айда к Чащихе и скажи, чтобы она вместо меня там покомандовала!