Эмма вздрагивает, когда Робин вдруг толкает ее в бок.
– Ступай к Аурусу, – бормочет он сквозь стиснутые зубы. – Он только что сделал знак, что хочет, чтобы ты подошла.
Эмма отчетливо помнит, как того же самого хотела Ласерта, и заранее готовится. Но Аурус выглядит добродушно, когда говорит Сулле:
– Это есть мой новый гладиатор, Эмма. Я привез ее с земель, покрытых вечными снегами. Скоро она проведет свой первый бой. Сколько денег ты поставишь на ее победу?
Эмма стоит перед знатным пресыщенным римлянином и смотрит поверх его головы, боясь поймать взгляд и быть за это наказанной. Сулла внушает ей подспудное опасение. Он кажется грузным и капризным, но Эмма знает, что за всем этим могут скрываться совершенно другие качества. Некоторые люди могут легко притворяться полной противоположностью себя, чтобы вовремя наносить удары.
Сулла что-то отвечает Аурусу на римском языке, и тот смеется, запрокинув голову. Его волосы, выглядящие довольно неряшливо, подрагивают в такт смеху. Эмма не понимает и ждет, когда ей дадут новое указание.
– Пройдись мимо гостей, Эмма, – велит Аурус, отсмеявшись. – Разнеси десерт. Двигайся. Сулла хочет видеть тебя в движении.
Эмма растерянно оглядывается, не зная, где взять упомянутый десерт, но ее выручает Регина. Она сует ей в руки большой поднос с блюдом, на котором горкой уложены кусочки какого-то сладко пахнущего кушанья. Эмме чудится, что она различает аромат меда. Живот снова болезненно скручивается. Невовремя вспоминается о раненой ноге, и Эмма кидает на нее быстрый взгляд. Робин снял повязку, рана затянулась, но выглядит все еще уродливо. Потребуется время, чтобы на коже остался только неровный шрам.
– Иди же, рабыня, – слышится яростное шипение от Регины, и Эмма, вздрогнув, принимается обходить гостей, неуклюже предлагая им лакомство. Кто-то берет, кто-то даже не смотрит, кто-то нюхает и кладет обратно – и никто, никто не говорит Эмме ни слова, ни полслова. Ее не существует. Она – на какое-то время оживший предмет мебели. Еще не гладиатор, уже несвободна.
Проходя мимо очередного триклиния, Эмма слышит, склонившись:
– Говорят, Завоеватель выслал Цезарю голову коринфского наместника.
– Только голову? Я слышал, что и гениталии тоже.
Римляне многозначительно умолкают, и Эмма, лишь отойдя от них, вдруг осознает, что они говорили на ее языке. Почему?
Поднос все еще полон, когда Эмма возвращает его Регине и искренне говорит:
– Спасибо.
Регина не удостаивает ее ни единым взглядом, но это Эмму уже не так расстраивает и злит. Теперь она знает, что высокомерная женщина – такая же рабыня, как и все остальные, когда это нужно ее хозяину.
Пир все не кончается. Кажется, блюда начали разносить по второму кругу. Омерзительного старика продолжает рвать, и Эмма старается не смотреть на него, чтобы тоже не ощутить тошноту. Рабы разливают по чашам вино, щеки гостей алеют, несмотря на слова Робина о том, что вина в чашах гораздо меньше, чем воды. В какой-то момент Аурус хлопает в ладоши, юноша в углу начинает играть какую-то более быструю мелодию, а в центр атриума выходят два гладиатора из тех, что вместе со всеми смирно стояли возле стены.
– Что они будут делать? – удивленно спрашивает Эмма у Робина. Тот не отвечает, а Аурус снова хлопает в ладоши, и гладиаторы тут же бросаются друг к другу, обхватывают руками намасленные тела и пытаются опрокинуть противника. Гости подбадривают их выкриками и свистом. Эмма понимает, что это – мягкая демонстрация того, что происходит на арене. Тут нет оружия и, наверное, они будут сражаться не до смерти. Она надеется на это.
Гладиаторы сплетаются, будто любовники, в тесном объятии. Их мускулы напряжены, вены вздуты, пальцы скользят по блестящей коже. У одного чуть сбивается набедренник, мужская плоть показывается наружу, и Эмма, отводя взгляд, видит, как жадно смотрит на нее Кора. Поединок продолжается, но римлянке он уже явно не столь интересен. Когда полуобнаженный боец побеждает своего соперника, повалив его на пол и придавив коленом, Кора тут же делает знак рабу, и тот бежит к триумфатору, протягивая ему чашу с вином.
– Она выбрала его себе на ночь, – слышит Эмма шепот Робина.
– Что? – недоумевает она. – На ночь? Но она ведь замужем…
Робин усмехается.
– Знатные римлянки часто выбирают себе кого-то из гладиаторов. Все знают об этом и делают вид, что ничего не происходит. Их мужья – особенно. А для самих гладиаторов это может оказаться шансом на лучшую жизнь.
Все так и есть. Победитель встает за спиной Коры, продолжая держать чашу с дарственным вином, проигравший занимает свое прежнее место у стены. Аурус ведет разговор с Суллой, и его, очевидно, совершенно не волнует, что супруга, мало стесняясь, поглаживает пальцами член молодого гладиатора, который никто не велел ему прикрыть.
Жарко. Эмма вдруг судорожно втягивает в себя воздух и чуть не давится им, чувствуя, что пахнет чем-то пряным и острым. Это странный, не особенно съедобный аромат, и исходит он от курилен. От него дурманит голову, Эмма старается поменьше его вдыхать, но получается плохо. Гости же и вовсе наслаждаются им, запрокинув головы. Что-то он творит с разумом, потому что Эмма, наблюдающая за тем, как Регина бродит между знати с чашей винограда, ошарашенно видит, как Лупа, хохоча, запускает руку под тунику Регины и шарит там, шарит, словно пытается что-то найти. Все это происходит на виду у всех, но никто не вскакивает в гневе, не призывает к приличиям. Даже Сулла безразличен. Ласерта заливается истеричным смехом. Кора занята своим гладиатором, Аурус прикрыл глаза и будто бы дремлет.
Эмма чувствует, как волна гнева захлестывает ее с головой. Это омерзительно! Так не должно быть! Ее кулаки сжимаются сами собой, но никто, кроме нее, не бросается на помощь. Тогда Эмма смотрит на Регину.
Лицо у Регины абсолютно спокойное; она стоит и просто смотрит в сторону. Ее будто бы не волнует то, что с ней творят. Эмма тяжело дышит за нее. На севере женщины не позволяют творить с собой такое. Только мужу дозволено касаться их там. Остальных непременно накажут.
Лупа облизывает губы и за подол туники подтягивает Регину ближе к себе. Говорит ей что-то или приказывает, Эмма не слышит. Ласерта подается вперед, словно готовясь к представлению: на лице ее написано оживление. Регина кивает, отставляет чашу и берется за рукава туники, спуская их с плеч. В тот же момент Сулла будто просыпается и бросает что-то резкое. Эмма слышит тон слов, но не понимает значения, однако его прекрасно понимает Лупа и с гримасой недовольного послушания убирает руку. Сулла машет Регине, веля ей убираться, и поднимается со своего ложа. Аурус вскакивает следом. Кажется, вечер подходит к концу.
Эмма не может не смотреть на Регину. Та все еще совершенно спокойна, будто и не ее только что на виду у всех опозорила другая женщина. В голове у Эммы не укладывается подобное. Она вспоминает, как вчера Регина хотела помыть ее – полностью – и гадает, неужели это действительно норма. К такому можно привыкнуть?
Аурус провожает гостей, каждому вручая подарок. С Суллой он прощается дольше остальных, и во время беседы оба то и дело посматривают на Эмму: она чувствует на себе их взгляды. Лупа быстро проходит мимо, на ее лице все еще написано раздражение. Следом чуть ли не бежит Ласерта. За величавой Корой неотступно следует выбранный ею гладиатор.
Дым от курилен потихоньку развеивается, дышать становится легче. Эмма расправляет плечи. Атриум почти пуст, остались лишь рабы, начавшие убираться, и гладиаторы, которых никто не отпускал. Эмма скользит взглядом по оставшимся кушаньям и думает, кому все это достанется. Неужели выбросят?
Возвращается Аурус. Останавливается перед Эммой и сильно хлопает ее по плечу.
– Ты молодец, девочка! – восклицает он довольно, его худое, чуть асимметричное лицо излучает радость. – Сулле ты понравилась. Он будет ставить на тебя в твоем первом бою. Если ты показать себя с лучшей стороны, то я обогащусь. А богатый я – хорошо живется тебе. Старайся, Эмма, дочь Свана.