– Я смотреть за тобой, – сообщает Аурус, подходя ближе. – Ты молодец. Хорошо двигаться, ловко.
Он поворачивается к Августу и спрашивает:
– Кем ты назначишь ее?
– Димахером, – скупо отзывается тот.
Аурус критически приглядывается к Эмме, потом кивает.
– Хороший выбор, – одобряет он и добавляет, снова глядя на Августа: – В следующий день Венеры* Арвина пришлет мне одну из своих женщин. Ты успеешь подготовить Эмму?
В первый момент Эмма не понимает, почему ее должны подготовить для какой-то женщины, но ответ Августа вносит ясность:
– Она неплохой боец. Уверен, что победа будет за ней.
Эмма сомневается в своих силах больше Августа, однако Аурусу об этом знать необязательно. И тот, заверенный в успехе, милостиво сообщает Эмме:
– Я распорядиться перевести тебя на верхний этаж. После тренировки тебе покажут твою комнату.
Аурус уходит, а Август обидно хмыкает и, поглядывая на Эмму, говорит ей:
– Удивительно. Новичков обычно не вытаскивают из подвалов так быстро. Аурус благоволит тебе.
Эмма вздрагивает, не зная, стоит ли радоваться такой благосклонности или все же опасаться.
Тренировка продолжается. Август выматывает Эмму, заставляя ее снова и снова нападать на столб, и в какой-то момент сам берет деревянный меч. Несмотря на отсутствие ноги, двигается он очень быстро и ловко, и Эмма понимает, что в тот раз, когда ей удалось провести прием, наставник действительно был не готов. Август отражает все ее удары, предугадывает выпады и то и дело вынуждает валиться наземь, глотая поднятую ногами пыль. Никто больше не свистит Эмме одобрительно, или же она не слышит, потому что в ушах пульсирует кровь, и ритм ее забивает собой все остальные звуки. Время от времени взгляд ее падает на верхний этаж галереи лудуса, и как-то ей чудится, что рядом с одной из колонн стоит Ласерта и пристально наблюдает. Когда Эмма снова смотрит туда, там уже никого нет.
Солнце проходит добрую половину неба прежде, чем Август позволяет Эмме отдых. Она садится прямо на землю, потому что ноги не держат. Слишком большая нагрузка, отец никогда не тренировал ее столько времени подряд. Перед глазами прыгают черные мушки, под веки забился песок, подошвы сбиты, а костяшки стерты. Эмма тяжело дышит, ее грудь вздымается от напряжения, хочется лечь и не вставать какое-то время. Плечи и ноги сводит от напряжения.
Август склоняется над ней.
– Ты неплохо держалась, – бросает он небрежно и добавляет: – Против меня, калеки. Надеюсь, ты понимаешь, что настоящий боец пустит тебе кровь с первого удара.
Эмма скрипит зубами и ничего не отвечает. Она понимает, что Август специально заводит ее, чтобы заставить работать усерднее.
Август отдает свой меч и меч Эммы подбежавшему рабу.
– Завтра надо обмотать тебе запястья и щиколотки. Ты слишком хилая. Нельзя, чтобы ты развалилась до появления бойца Арвины.
Эмма молча кивает. Ей все равно. Пусть обматывают, чем хотят.
Август оставляет ее сидеть и уходит, а она закрывает глаза, подставляет лицо солнцу и отдыхает, пока на нее не падает чья-то тень.
Это Регина. Она молча стоит перед Эммой и смотрит на нее, сложив руки на животе. Эмма торопливо вскакивает, игнорируя головокружение, и отряхивается.
– Идем, – коротко бросает Регина и уходит, не проверяя, следует ли за ней Эмма. А Эмма следует, гадая, куда же ее ведут.
Пройдя насквозь почти всю верхнюю галерею, Регина останавливается возле пустой комнаты, в которой едва помещается деревянный настил – кровать – и каменный блок, видимо, играющий роль стола. В одной из стен виднеется небольшая ниша, а над ней – узкое окно, и в него едва можно просунуть руку. Эмма понимает, что это и есть ее новое жилье, о котором говорил Аурус. В камере и то было просторнее. Но выбирать не приходится.
Эмма отмечает отсутствие какой бы то ни было занавеси и содрогается: придется жить на виду у всех. Она моментально вспоминает тех гладиаторов, которые, не стесняясь, переодеваются у себя, пока остальные бродят по своим делам туда-сюда.
Регина берет какой-то сверток из ткани, лежащий на краю кровати, и передает его Эмме.
– Набьешь его сеном.
– Я поняла.
Очевидно, ответ звучит как-то не так, потому что Регина кидает на нее взгляд и говорит равнодушно:
– Не думай, что сегодня стала выше меня. Гладиаторы тоже рабы. Без права распоряжаться даже собственной смертью.
Эмма хмурится.
Что это? Регина гордится возможностью умереть в выбранный ею самой час? Но разве это свобода? Даже если она покончит с собой, то сделает это из-за кого-то, а не потому, что решила так сама. От хорошей жизни счеты с ней не сводят. Да и Регина не похожа на ту, что сдастся рано или поздно. Будь они на воле, Эмма сказала бы, что у темноглазой рабыни есть какой-то план, которому она неуклонно следует.
– Август сказал, что я буду димахером, – зачем-то сообщает Эмма и добивается этим смешка, тут же сорвавшегося с губ Регины.
– Он слишком добр к тебе. Будь моя воля, ты вышла бы в личине пегниария* и веселила бы толпу.
Регина явно не принимает женщин-гладиаторов всерьез. Это задевает Эмму, пусть даже она не знает, кто такой пегниарий: тон Регины все равно издевательский. Месть мнится единственным правильным ответом. Эмма вскидывает подбородок и с вызовом произносит:
– Неужели ты тоже метила на арену, но попала в домус и никак не можешь смириться с этим?
Реакция Регины подобна буре, разыгравшейся в одно немыслимо быстрое мгновение. Она разворачивается к Эмме и с силой толкает ее на кровать, а потом нависает сверху, как огромная птица, и ярость клокочет у нее в горле.
– У тебя слишком длинный язык, – шипит она, и Эмма сглатывает, с испугом вглядываясь в темные, почти черные глаза. – Смотри, как бы кто-нибудь не укоротил его тебе!
Она угрожает. Эмма сглатывает снова, гадая, сколько кинжалов прячет под своим матрасом эта женщина. Или, быть может, там клубок змей, повинующихся малейшему жесту хозяйки? Так или иначе, но нет никакого желания терпеть подобное отношение. Эмма устала. И меньше всего ей хочется наживать себе врагов здесь, в лудусе.
Она встает и сравнивается с Региной в росте, сразу добавляя себе решимости.
– Зачем ты пытаешься поссориться со мной? – спрашивает она пытливо. Регина все еще пронзает ее взглядом, будто копьем, и молчит. Эмма какое-то время ждет, потом неловко пожимает плечами.
– Я бы хотела дружить с тобой, – немного смущенно добавляет она. И ведь это чистая правда. Эмме чем-то нравится Регина, даже несмотря на то, что поладить им никак не удается. А может быть, именно поэтому и нравится. Хочется доказать ей, что Эмма не плохая. Что образ, который, кажется, Регина придумала себе, имеет мало сходства с реальностью.
Регина усмехается. Ее лицо из гневного снова становится надменным.
– А я – нет, – бросает она и немедленно уходит, оставляя за собой последнее слово.
Эмма качает головой и отправляется на поиски Робина, чтобы спросить, где можно взять сена. И воды, чтобы смыть пот и грязь.
Комментарий к Диптих 3. Дельтион 1. Coram hominibus
Август (лат.) – величественный, священный
Робин декламирует отрывок из трудов Платона – «Речь Аристофана: Эрот как стремление человека к изначальной целостности»
Давид (др. евр.) – любимый, любимец
Димахер – (от греческого «διμάχαιρος» — «носящий два кинжала»). Использовали два меча, по одному в каждой руке
Римляне называли дни недели по семи светилам, носившим имена богов. Названия следующие: суббота — день Сатурна, дальше — день Солнца, Луны, Марса, Меркурия, Юпитера, Венеры
Пегниарий (лат) – на арене они использовали кнут, дубину и щит, который был прикреплён к левой руке ремнями
========== Диптих 3. Дельтион 2 ==========
Когда Робин заходит в комнату, отведенную Эмме, в голосе его слышится бодрость.
– Что ж, – говорит он, осматриваясь, – здесь… уютно.
Он не слишком высок и не так уж широкоплеч, но после его прихода каморка кажется еще теснее. И, что удивительно, действительно уютнее. Может быть, дело в компании.