Август еще раз плещет себе водой на лицо, отфыркивается и передает ковш Эмме. Та заглядывает в него, убеждается, что воды не осталось, и тяжело вздыхает.
– Я старый и больной, – невозмутимо говорит Август. – Ты можешь сходить и налить себе еще.
Эмма поджимает губы. Август хлопает ее по плечу.
– У нас еще есть время, – ободряюще говорит он ей. – Натаскаем тебя. Выйдешь победителем.
Эмма не уверена, но спорить не хочет. А Август вдруг принимается рассказывать*:
– Раньше все это дело вообще было частью обряда – причем погребального. Собирались рабы и свободные граждане и сражались до последнего выжившего. Вот такая честь им оказывалась.
Он посмеивается. Эмма садится рядом и вытягивает ноги, ловя тепло уходящего на покой солнца. Август косится на нее.
– Тебе и повезло, и не повезло одновременно. Раньше женщины не допускались к боям. Но сейчас бои идут не до смерти.
Да, наверное, повезло. Повезло попасть в рабство, и ждать своей участи, и зависеть полностью от других людей, пусть даже их отношение пока что весьма неплохое.
– Почему ты тренируешь меня не так упорно, как остальных? – спрашивает Эмма о том, что давно заботит ее. Ведь она наблюдает. Смотрит, как Август гоняет мужчин: с утра и до самой ночи, не давая присесть, не давая еды или воды. С ней все не так. Она просыпается сама и идет на арену, где Август позволяет ей тренироваться самостоятельно и приходит только потом, вот как сегодня.
– Ты – женщина, – старой присказкой отвечает Август. – Я не воспринимаю вас как бойцов. Но даже и так – ты весьма неплоха. А поскольку до твоего первого боя Аурус дал не так уж много времени, нет смысла натаскивать тебя на износ.
Август не очень любит женщин, это Эмма успела понять. Но ей не за что его осуждать. Он ей ничем не обязан.
Робин говорил, что на арене правят мужчины. Их бои считаются элитными, на них ходят смотреть, за них платят огромные деньги. Женщины выступают крайне редко и всегда первыми, чтобы разогреть публику. В Тускуле сражения с их участием не считаются чем-то неприличным, но и внимание к ним приковано не слишком сильное. Конечно, есть свои любители. Но Эмма не понимает, почему Аурус так вцепился в нее. Неужели из-за того, что сказал ему оракул? Но разве он общался с ним до того, как Наута привез Эмму?
– Что все-таки будет, если я проиграю? – в который раз задает Эмма вопрос, который мучает ее сильнее всего.
Август пожимает плечами.
– Возможно, что ничего. А может быть, тебя отдадут в подчинение Регины.
Эмма вздрагивает, когда понимает смысл сказанного. В подчинение Регины – сделают обычной рабыней, ведь будет понятно, что для арены она не годится.
Слова Августа заставляют Эмму тренироваться еще усерднее, и она больше не тратит время на праздные мысли и желание отдохнуть. Даже не молится богам, но еще и потому, что однажды снова застала Регину в молельной. Вид ее отчего-то был столь неприятен Эмме, что она поспешила уйти еще до того, как Регина обернулась. И долго потом убеждала себя, что поступила правильно.
В день Венеры Эмму будит звук сдвигаемой в сторону занавеси.
– Надо вставать, – говорит Мария. – Тебе пора на арену.
Сон снимает будто рукой в тот же миг, Эмма вскакивает и растирает ладонями лицо, тряся головой.
– Бррр! Прохладно! – удивляется она и принимается споро заплетать косу.
Мария кивает и протягивает ей новый сублигакулюм и перевязь на грудь.
– Это даже хорошо, что прохладно. Для боя хорошо.
Эмма с ней согласна. Было бы плохо жариться под палящим солнцем и то и дело стирать пот.
Она одевается, думая, какой противник ей достанется. Вчерашние страхи пока что не напали со всей силой, и боязни проиграть нет. Эмма напрягает и расслабляет мускулы, которые перестали болеть от усердных тренировок, и радуется тому, как охотно двигается ее тело. Словно гармония поселилась внутри, и она приносит убеждение, что все пройдет хорошо. Нога давно не болит, и только длинный шрам напоминает о ранении. Эмма приседает пару раз, разминаясь, заводит руки за спину и сцепляет пальцы, вновь напрягая мышцы. Ловит на себе любопытный взгляд Марии.
– Что-то не так?
– Все хорошо, – спешит улыбнуться Мария, но Эмма уже насторожилась. И потому повторяет:
– Что не так?
Мария отводит взгляд и мнется. Эмма нетерпеливо ждет. И слышит:
– Имя твоей соперницы – Лилит*.
Эмма застывает, пытаясь понять, что же тут плохого. Не справляется с этим и недоуменно пожимает плечами.
– Это плохое имя, – убежденно шепчет Мария. – Богопротивное.
Она ничего больше не объясняет. Эмма же успокаивается. Для нее в чужом имени нет дурного предзнаменования. Она оборачивается на нишу, в которой стоит маленькая фигурка Одина, принесенная Робином, и молча просит его защитить ее и направить руку в бою. А потом распрямляет плечи и идет вместе с Марией к арене. Попадающиеся навстречу гладиаторы желают ей успеха: кто-то – искренне, кто-то насмешливо. С кухни доносятся аппетитные запахи, но Эмма знает, что никто не будет ее кормить перед боем, да она и сама бы не стала есть: на тяжелый желудок клонит в сон, но никак не в бой.
Перед ареной Эмма снимает обувь и оставляет ее в углу. Робин, ждущий у выхода, передает мечи. К разочарованию и одновременному облегчению – деревянные. Эмма привычно взвешивает их в руке и чувствует уверенность. Вчера, сражаясь с Августом, ей удалось не упасть ни разу, но зато его она свалила с ног не единожды. Он, конечно, поддавался, Эмма знает это, однако с задачей придать ей веру в собственные силы справился.
– Она уже там? – спрашивает Эмма у Робина, имея в виду эту Лилит. Он кивает.
– Не волнуйся. Она хороший соперник.
Эмма не очень понимает, «хороший» в каком плане, но переспрашивать не хочет. Кивает и смотрит на Марию. Та просовывает ей за кожаный пояс сухой сиреневый цветок.
– На удачу, – улыбается она и, быстро поцеловав свои пальцы, на мгновение прижимает их к щеке Эммы. А потом стремительно убегает. Эмма нащупывает цветок, вытаскивает его, какое-то время смотрит, потом возвращает на место.
Что ж, удача ей потребуется.
Сердце все же начинает стучать быстрее, когда Эмма выходит на песок. Она и сама не знает, чего ждет, но арена выглядит практически так же, как и во время ее тренировок. Вдали стоит Август и, скрестив руки на груди, всем своим видом выражает смертную скуку. На втором ярусе лудуса виднеются Аурус, Кора и Ласерта. Рядом с ними Сулла, и выражение лица у него такое же хмурое, как было на пиршестве. Заметив Эмму, он чуть подается вперед, будто хочет спрыгнуть вниз, к ней, и опирается руками на перекладину, венчающую каменное заграждение высотой по пояс.
Эмма переводит взгляд на Ауруса, но тот пристально следит за Суллой. Тогда она встряхивается и отдает внимание арене. И женщине, которая появляется за левым плечом Августа.
Должно быть, это и есть Лилит. У нее темные волосы, собранные за спиной, тяжелое удлиненное лицо и чуть скошенный вправо рот. Но вовсе не это повергает Эмму в изумление, за которым тут же возникает страх.
Мария была права в своих опасениях.
Лилит в доспехах. В то время как Эмма вышла на арену в тонкой нагрудной повязке и более толстом и кожаном сублигакулюме, грудь ее соперницы плотно закрывают пластины, и непонятно, из чего они сделаны. На левом плече закреплен маленький щит с вдавленными внутрь краями, а второй – округлый и тоже небольшой – она держит в левой же руке. На ногах у нее – высокие сапоги, вместо сублигакулюма – юбка из полос кожи, не доходящая до колен, на талии – широкий пояс, надежно закрывающий живот. Запястья охвачены кожаными браслетами. Эмма на негнущихся ногах подходит ближе и с ужасом видит, что меч у Лилит настоящий. Его лезвие поблескивает на солнце, когда то проглядывает из-за частых туч.
По спине сползает капля пота, но ведь совсем не жарко.
Лилит выглядит хмурой, когда кивает в приветствии. Они уже подошли друг к другу настолько, что Эмма видит ее глаза – зеленые и усталые, очень опытные. И, сглатывая, думает, что же в таком случае выражает ее собственный взгляд.