Эмма выдыхает и продолжает дожевывать сыр. Аурус не ест, только пьет и никуда не собирается уходить. Эмме неловко, она ерзает на постели и давится невкусной едой, потому что ее организм еще не вполне пришел в себя и не так уж хочет есть.
– Тебе вчера поставить мое клеймо, – вдруг говорит Аурус, и плечо немедленно начинает ныть, как воспоминание.
– Да, господин, – понуро говорит Эмма.
– И ты принять это, как наказание за проигрыш? – зачем-то уточняет Аурус.
Эмма кивает, не понимая, за что еще это можно было принять.
Аурус странно хмыкает и умолкает. Оглядывается, устремляет взгляд на нишу с фигуркой Одина и подходит ближе, изучая ее. Эмма замирает в ожидании. Но Аурус не трогает фигурку и никак не выражает свое недовольство. Эмма доедает последний кусок сыра и с облегчением запивает его вином. Она надеется, что Аурус вот-вот уйдет и можно будет еще немного полежать, ведь вряд ли ее прямо сейчас погонят на арену.
– Тебе надо пойти к Студию, – говорит Аурус. – Надо, чтобы твоя рука зажила как можно быстрее. Чтобы ты снова начать тренироваться.
– Мне надо пойти к нему сейчас, господин? – уточняет Эмма и обреченно смотрит, как Аурус кивает. Но, может быть, Студий действительно быстро вылечит ее. Эмме не нравится ощущать себя такой слабой. Дома она еще вчера бы занялась хозяйством, и никто не позволил бы ей столько спать. Мария говорила правду: гладиаторы ценятся в Риме, к ним особое отношение. Не как к свободным гражданам, конечно, но лучше, чем к обычным рабам. Вот только Эмма еще не гладиатор. Но Аурус, видимо, очень сильно надеется на нее. И, поскольку он хорошо к ней относится, Эмма думает, что должна оправдать его ожидания. Она знает, что иногда гладиаторы получают свободу. Что если и ей повезет?
Она поднимается, чтобы отправиться к Студию, как и велел Аурус, но тот вдруг хватает ее за левую руку чуть выше запястья и останавливает, разворачивая к себе лицом. Эмма застывает, сразу предполагая самое худшее. Но Аурус всего лишь спрашивает ее:
– Я иногда поощряю своих гладиаторов. Ты хорошо биться и тоже заслужила. Кого ты хочешь?
Смысл предложения доходит до Эммы не сразу. А когда она понимает, то бледнеет, потому что нельзя отказываться от подарков хозяина – так учил ее Робин.
– Я… спасибо, – она прочищает горло. – Но я не очень хорошо себя чувствую прямо сейчас, чтобы…
Эмма замолкает. У нее перехватывает дыхание. Она думает, что ее могут просто заставить, если она откажется. И это пугает.
Аурус щурится. А потом прямо спрашивает:
– Ты была когда-нибудь с мужчиной?
Бледность покидает лицо Эммы, уступая место стыдливому румянцу. В ее деревне не было принято обсуждать подобные вопросы с мужчинами – только с теми из них, кто собирался к тебе свататься. Но Эмма краснеет еще и потому, что боится ответить правду. Она не знает, как на нее отреагируют.
Аурус ждет. И Эмма, наконец, мотает головой, отводя взгляд.
– Никогда, господин.
Аурус усмехается и отпускает ее запястье.
– Что ж, хорошо, что ты сказать сама. Я собирался велеть Студию на днях осмотреть тебя полностью.
Он потирает подбородок, задумчиво глядя на Эмму. А та упорно смотрит в сторону, моля богов, чтобы те уже увели Ауруса куда-нибудь и дали ей возможность закончить этот неудобный и неприятный разговор.
– Невинная – это славно, – бормочет Аурус, повергая Эмму в еще большее смятение. – Невинность ценится здесь, в Тускуле. И я считать, что девы сражаются лучше, чем те, кто уже не раз раздвигал ноги.
В какой-то момент Эмма заставляет себя перестать стыдиться. Она раб – что может быть постыднее? С ней и так вольны делать все, что пожелают. И в Риме не принято стесняться обсуждения плотских вопросов. Ей не следует забывать об этом.
– Может быть, – Аурус вдруг придвигается к ней и интимно понижает голос, – прислать тебе Регину? Уверяю, что с ней ты не потеряешь ни капли своей драгоценной крови.
Он игриво улыбается, а у Эммы от его предложения стынет все внутри. Она вспоминает сцену в комнате Робина и почему-то не может отделаться от нее, прогнать из своей головы. Регина из воспоминания смотрит прямо на нее, хотя в реальности она вряд ли заметила, что кто-то наблюдает.
Робину так же предложили ее – в качестве награды?
В животе поселяется неприятное сосущее ощущение.
– Спасибо, господин, – запинаясь, отвечает Эмма. – Но я… не люблю женщин.
– Уверена? – поднимает брови Аурус. – Регина весьма искусна. Тебе понравится.
Откуда он знает, что она искусна?
Ощущение в животе усиливается. Эмма невольно облизывает губы.
– Я все еще недостаточно хорошо чувствую себя для того, чтобы полностью насладиться таким щедрым подарком, господин, – находит она, что сказать, и Аурус, наконец, удовлетворяется отказом. Он машет рукой, отпуская, и Эмма уходит как можно быстрее, пока он не передумал. Беседа с Аурусом настолько взбодрила ее, что до комнаты Студия она добирается, ни разу не вспомнив о своем плече.
Студий снова причиняет ей боль, разматывая повязку и ощупывая плечо. Эмма крепится и какое-то время не думает ни об Аурусе, ни о его предложении. Студий трогает прохладными пальцами клеймо и принимается громко ругаться, без страха употребляя «скотина» в адрес Ауруса.
– Зачем втирать краску? – сердится Студий, смазывая чем-то пламенеющее плечо. – Будто без нее никак не обойтись. Скорей бы уж явился сюда этот проклятый Завоеватель!..
Эмма настораживается. Все вокруг поминают то и дело Завоевателя. Кто он на самом деле? Она спрашивает об этом у Студия, но тот делает вид, что ничего такого не говорил.
– Завтра начнешь потихоньку разминать руку, – бурчит он, отворачиваясь. – А пока пойди и вымойся – смердит от тебя хуже, чем от осквернителя могил. Да постарайся руку и спину не мочить, во имя всех богов!
Эмма покорно отправляется в купальню, отведенную гладиаторам. Там уже отмываются двое, и Эмма долго топчется на пороге, не решаясь залезть в воду. Она знает, что здесь мужчины и женщины спокойно моются вместе, но никак не может привыкнуть. Ей хотелось бы снова пойти в ту купальню, в которую ее как-то водила Регина, но Регины здесь нет. И, наверное, это хорошо.
Наконец, один из гладиаторов покидает помещение, без стеснения голым проходя мимо Эммы. Та старается не смотреть, но взгляд все равно цепляется за пах и за болтающийся член. Не заговори Аурус обо всем этом, Эмма и не подумала бы разглядывать.
Спохватившись, она поспешно раздевается, пытаясь прикрыться одной рукой, и лезет в воду. Оставшийся гладиатор не обращает на нее внимания: он раскинул руки по краям бортика, закрыл глаза и наслаждается теплой водой. Посматривая на него, Эмма торопливо моется и так же торопливо выходит из бассейна. Одной рукой трудно справиться с повязками, она тратит на это непростительно много времени, но о помощи не просит и в конце концов ограничивается туникой, натягивая ее прямо на мокрое тело. А когда поднимает голову, утомленно вздыхая, в купальню заходит Регина. Перед глазами у Эммы моментально проносится сначала вчерашний бой, а потом и разговор с Аурусом. Она не двигается с места, а Регина, едва удостоив ее взглядом, направляется к гладиатору, все еще находящемуся в воде. Эмма стоит у нее на пути, и из-за узости прохода кому-то нужно отодвинуться. Но почему Регина считает, что это надо сделать Эмме?
Они буравят друг друга взглядами, на губы Регины наползает снисходительная усмешка. От всего ее облика веет превосходством. И Эмма не выдерживает.
– Знаешь, а ведь Аурус предложил мне тебя, – громко говорит вдруг она. Зачем? Она и сама не знает. Может быть, злится на равнодушие Регины, на ее появление на арене, на ее непрекращающиеся попытки возвысить себя над остальными, и хочет таким образом показать ей, что они равны. Что Эмма даже выше, раз это ей предлагают Регину, а не наоборот.
Едва сказав это, Эмма видит, как вспыхивает яростью взгляд Регины, а губы ее изгибаются в почти искренней – и почти веселой – улыбке. Такое странное сочетание. Эмма непонимающе хмурится и теряется, когда Регина проскальзывает к ней еще на один шаг быстрым, невесомым движением. Они оказываются очень близко, слишком близко. Чувствуется тепло чужого тела и аромат той самой фазелийской розы, теперь прочно ассоциирующийся только с Региной.