Перед сном Эмма вновь идет на арену и стоит там какое-то время, замерзая на пронизывающем ветру, спустившемся с гор. Она словно надеется, что Паэтус появится там тоже. Никто, конечно, не появляется, и Эмма возвращается к себе, ощущая легкую грусть. Она не очень хорошо понимает, чем ей приглянулся этот Паэтус, но ей хочется увидеть его снова.
Попавшийся навстречу Лепидус высокомерно бросает:
– Тебе сегодня просто повезло, женщина! В другой раз не жди легкой победы!
Идущий рядом с ним гладиатор отвешивает ему подзатыльник.
– Проиграл, пусть даже женщине – так прими с честью! – учит он его. Лепидус сгибается, уворачиваясь от еще одного подзатыльника, и посылает Эмме злобный взгляд. Эмма качает головой. Как будто она просила Ауруса об этом бое.
В комнате ее ждет сюрприз. Регина. Она держит в руках фигурку Одина и внимательно рассматривает ее. Эмма замирает на пороге в опасливом ожидании. Все это время она избегала Регину, чтобы найти ее в собственной комнате? Боги любят злые шутки.
Заметив ее, Регина ставит фигурку на место и говорит отстраненно:
– Ласерта велела привести тебя.
– Зачем? – не подумав, тут же спрашивает Эмма. Разумеется, ответа она не получает. Регина проходит мимо, едва не задевая плечом, и Эмме приходится не отставать, потому что она понятия не имеет, где находятся покои Ласерты.
Они идут молча, и дым курилен, разносимый сквозняком, сопровождает их. Эмма невольно принюхивается, пытаясь сквозь благовония почувствовать аромат розы, но тщетно. В домусе сумрачно и тихо, и последнее, как всегда, удивляет. У Ауруса достаточно рабов, как же они умудряются всякий раз не попадаться Эмме не глаза? Или они заранее чуют приближение Регины и прячутся?
Эмма тихонько усмехается своим мыслям и оглядывается по сторонам. Регина привела ее в другую часть домуса, здесь она никогда не бывала. Стены тут другого цвета, и маски, висящие на них, женские – по крайней мере, кажутся таковыми. Кое-где Эмма замечает живые цветы в высоких вазах.
Возле одного из поворотов Регина останавливается и говорит:
– Комната Ласерты первая справа.
Эмма кивает, все еще недоумевая, что потребовалось от нее дочери хозяина, и шагает вперед, в тот же миг чувствуя, как Регина хватает ее за руку. Эмма разворачивается, полная удивления.
– Что?..
В нос бьет тот самый аромат фазелийской розы. Почему-то он вызывает дрожь. Или это от прикосновения?
Регина выглядит напряженной, когда говорит, и очень сильно сжимает пальцы, будто того не сознавая:
– Будь осторожна с Ласертой, Эмма. И с Паэтусом.
Она никак не объясняет свои слова, но и не отпускает руку, глядя прямо в глаза Эммы, словно желая убедиться, что та ее поняла.
– Почему? – спрашивает Эмма. – Что они могут мне сделать?
Она знает, что они могут все, что угодно, но ей хочется услышать это от Регины. Однако Регина только повторяет:
– Будь осторожна.
Ее глаза тревожно поблескивают. Будто она волнуется.
Эмма не уверена, что понимает, почему Регина, всегда бывшая столь жестокой с ней, вдруг предупреждает о чем-то. Сменила гнев на милость? Но, наверное, стоит прислушаться. Она знает больше, чем Эмма.
– Хорошо. Я буду, – говорит Эмма, и Регина, кивая, наконец отпускает ее. Эмма уходит, не оборачиваясь, а на руке еще одним клеймом долго горит прикосновение.
В комнате Ласерты одуряюще пахнет чем-то приторно-сладким. Эмма застывает на пороге, не уверенная, что сможет дышать. Нагая хозяйка, стоящая возле широкой постели, оборачивается, ничуть не стесняясь.
– А, ты пришла, – говорит она надменно. – Долго же мне пришлось тебя ждать.
Эмма невольно смотрит на грудь Ласерты с ярко-розовыми сосками и на треугольник аккуратно подстриженных рыжих волос между ног. Она позвала ее, чтобы…?
Мысль не успевает оформиться, потому что Ласерта подходит и подталкивает Эмму к глубокой нише в дальней стене.
– Встань там, – приказывает она. – Стой, смотри и слушай, гадкая рабыня. Если я услышу от тебя хоть один звук, я тебя выпорю, ты поняла?
– Да, госпожа, – покорно отвечает Эмма и немедленно зарабатывает пощечину.
– Ни звука! – гневно вскрикивает Ласерта, слегка подпрыгивая, и от этого ее грудь смешно трясется. Эмма, кивнув, поспешно отворачивается и идет в нишу. Там темно, наверное, из комнаты ее совсем не будет видно. Но что ей здесь делать? На что смотреть?
Эмма успевает устать, потому что время идет, а Ласерта просто обнаженной лежит на постели и ест виноград. Это какое-то изощренное наказание? За то, что Эмма заговорила сегодня с Паэтусом?
Наконец кто-то входит. Эмма, как раз осторожно почесавшая нос, быстро опускает руку и замирает. Она не видит лицо гостя, зато его видит Ласерта, быстро отставляет вазу с виноградом и принимает соблазнительную позу.
– Мой милый, – воркует она. – Ты пришел!
И она раскидывает ноги, явно приглашая гостя к соитию. Эмма до последнего не понимает, почему должна смотреть на это, но затем слышит знакомый голос:
– Мы должны быть осторожными, Ласерта.
Паэтус проходит к кровати и скидывает тунику, под которой ничего нет. Эмма со стыдом и одновременно с интересом рассматривает его спину и подтянутый зад. В какой-то момент он встает боком, и взгляду Эммы открывается возбужденный член, к которому моментально протягиваются руки Ласерты. Со смесью отвращения и любопытства Эмма смотрит, как Ласерта целует член Паэтуса, а тот, запрокинув голову, кладет ладонь ей на затылок, как бы одобряя. Это длится довольно долго, и Эмма все никак не может отвести взгляд. Стоять ей становится все более неудобно, она переступает с ноги на ногу, тщательно игнорируя щекочущее чувство внизу живота. С ней случалось такое, когда она целовалась с приятелем прошлой зимой. Приятель сказал ей тогда, что это хорошо, что у него тоже так. Он назвал это возбуждением. Но разве можно возбудиться, просто глядя на чужие ласки?
Ласерта, наконец, выпускает член Паэтуса из своего рта и падает обратно на постель. В этот раз она ложится так, что видно все, что обычно скрывают, и Эмма поспешно закрывает глаза, успев лишь заметить, что Паэтус пристраивается между ног Ласерты. Комнату наполняют хлюпанье, стоны Ласерты и звуки шлепков тел друг об друга. Эмма жмурится, надеясь, что никто не смотрит на нее сейчас, потому что сама она смотреть не в состоянии. Слышится тяжелое дыхание Паэтуса, он что-то говорит на римском, и запаса слов Эммы не хватает, чтобы понять. Она старается отогнать возможные образы, но получается плохо, потому что она уж увидела больше, чем хотела бы. В какой-то момент Ласерта вскрикивает особенно пронзительно, затем испускает протяжный стон, а следом Эмма слышит пораженный возглас Паэтуса:
– Это еще что такое?!
Эмма открывает глаза и видит, что Паэтус оставляет Ласерту и идет прямо к нише. Эмма вжимается спиной в стену, но сквозь нее не пройти, и она только и может, что следить за тем, как покачивается при ходьбе еще возбужденный член Паэтуса.
– Ты что здесь делаешь? – растерянно спрашивает Паэтус, когда подходит ближе. Его кожа блестит от пота, волосы разлохматились и тоже выглядят мокрыми.
Эмма молчит. Она не может указывать на Ласерту. К счастью, та сама открывает рот.
– Она здесь, потому что я приказала ей прийти! Она должна была увидеть, кому ты принадлежишь! Хватит с нее отца!
Значит, все это из-за того разговора в лудусе…
Ласерта становится на колени на постели и упирает руки в бедра. Паэтус резко разворачивается и возвращается к ней.
– Что ты сказала?
Даже Эмма слышит в его голосе гневные нотки. Но Ласерта, очевидно, занята своей ревностью и не понимает предупреждений.
– Эмма – рабыня! – шипит она. – Она не смеет смотреть на тебя! Не смеет говорить с тобой! Потому что ты весь мой!
Растрепанные волосы и искривленный рот делают ее похожей на ведьму.
Эмма думает, как же так получилось, что она все равно посмотрела на Паэтуса – по приказу Ласерты. Здесь явное противоречие.
– Ты дура! – Паэтус с силой отвешивает пощечину любовнице, и та, взвизгнув, валится на постель, хватаясь за щеку. Эмма может только наблюдать за разыгрывающейся сценой, и она не понимает, почему Паэтус так разозлился. Разве не должно ему быть все равно, что какая-то рабыня увидела его любовные ласки? Робин говорил, что обычно господ подобное не волнует, а рабы стоят рядом, чтобы вовремя подать стакан воды, если потребуется.