Из-за темноты, разбавленной лишь рыжими сполохами, не видно лица, и Эмма щурит глаза, зачем-то пытаясь разглядеть противника. А потом пораженно выдыхает:
– Ты!
Вот уж кого она совершенно точно не ждала увидеть здесь.
Рука с кинжалом опускается сама.
Габриэль кивает, улыбаясь.
– Здравствуй, Эмма, дочь Свана, – голос ее звучит тепло. – Я успела соскучиться по тебе.
Эмма облегченно выдыхает и позволяет себе немного расслабиться.
Габриэль совсем не похожа на себя. У нее не осталось одежды знати и длинных волос. Узкий нехитрый ободок охватывает коротко стриженые пряди, не позволяя им разбегаться в разные стороны. Легкие доспехи защищают грудь и плечи, оставляя слабо прикрытыми живот и ноги. В правой руке у нее зажат странного вида кинжал, напоминающий трезубец. У Габриэль грязное лицо, но счастливые глаза – сейчас Эмма видит это отчетливо. И, переведя взгляд на оставшихся солдат, она понимает, что устояли на ногах лишь те, чьи доспехи повторяют облачение Габриэль.
Греки.
Они побеждают.
Эмма открывает рот, чтобы спросить – попросить о помощи, – но в этот момент Габриэль отпускает ее взгляд и, чуть вскинув голову, широко улыбается кому-то за спиной Эммы. Та торопливо оборачивается на раздавшееся за спиной конское ржание и видит, как выехавший из стены огня высокий статный воин спешивается рядом с ними. На воине этом массивные – черные с серебром – пыльные доспехи, которые ничуть не пригибают его к земле, и шлем, почти мгновенно оказывающийся снятым.
Сзади едва слышно хмыкает Регина.
Теперь перед Эммой стоит рослая – почти на голову выше самой Эммы – черноволосая женщина, на загорелом лице которой сверкают безумно яркие синие глаза. Женщина так хороша собой, что не хочется отводить взгляд, но Эмма все же опускает его, когда понимает, кто перед ней.
Трудно не понять такое.
Завоеватель.
Тот, о котором знает весь Рим.
Та.
Хозяйка Греции и сердца Габриэль. А теперь и Рима.
Эмма совершенно не удивляется тому, что Завоеватель – женщина.
Она думает, что давно должна была это понять.
========== Диптих 49. Дельтион 2 ==========
Завоеватель склоняется к Габриэль и мягко целует ее, на мгновение коснувшись длинными пальцами светлых взъерошенных волос. Ее собственные черные волосы водопадом закрывают лица.
Эмма зачарованно наблюдает, забыв, что не время и не место подглядывать. Но кто ей запретит? Сейчас и здесь она не лидер повстанцев, не человек, сражавшийся и убивавший. Рядом с Завоевателем она простая девчонка с севера – та, о которой все успели забыть. И эта девчонка с открытым ртом смотрит на людей, которые не боятся менять мир.
– Я же говорила, что успеем, – выдыхает Габриэль чуть погодя, когда Завоеватель позволяет ей это.
– Да, – соглашаются с ней. – Ты снова была права.
Эмма чувствует, как Регина подступает ближе, прижимается плечом к плечу.
Это слишком неожиданная встреча. На нее нельзя было рассчитывать. Им повезло? Не иначе. Они могли наткнуться и на Цезаря – раз уж так все закрутилось…
Завоеватель еще раз целует Габриэль, гладит ее по щеке, затем оборачивается к Эмме с Региной, и Эмму пробивает насквозь взглядом ярко-синих глаз. Они почти спокойны, лишь где-то в глубине дотлевают искры боя.
– Эмма? – предполагает Завоеватель, изогнув правую бровь. – Дочь Свана?
У нее низкий бархатный голос, и она явно умеет пользоваться им. На красивых губах цветет едва уловимая улыбка.
Эмма сглатывает и беспомощно смотрит на Габриэль. Почему она чувствует себя так, словно оказалась перед лицом стихии: неукротимой, неодолимой, непостижимой? Никогда еще не ощущала она себя такой подавленной, а ведь Завоеватель не сказала и не сделала ничего особенного. Может ли быть так, что человек только одним своим присутствием навевает подобное?
Продолжить разговор им не дают: со стороны порта раздается громкое ржание, и отряд римлян появляется на горизонте – уж явно не для того, чтобы предложить перемирие. Завоеватель оборачивается, быстро оценивает обстановку и велит Габриэль:
– Отведи их в лагерь. Ждите там.
Габриэль кивает, а Завоеватель, выхватив из наплечных ножен меч, со странным, режущим слух, криком врывается в самую толщу заново завязавшегося боя и точными ударами принимается выкашивать всех, кто имеет неосторожность встать у нее на пути. Она подобна демону, черные волосы роятся змеями, а меч уже покрыт кровью, как и доспехи. Она движется ловко и быстро, уходя от ударов и нанося свои: без промаха, без пощады. Эмма восторженно наблюдает, позабыв об опасности, и вздрагивает только, когда чувствует, как Габриэль подхватывает ее под руку.
– Идем. Скорее!
Спохватившись, Эмма ищет взглядом Регину, но та, судя по всему, совсем не столь сильно поражена появлением Завоевателя, потому что уже идет чуть впереди и не оборачивается. Испытав мимолетный укол стыда – в самом деле, что это она! – Эмма прибавляет шаг.
Габриэль проводит их узкими закоулками, ловко избегая столкновений с вражескими солдатами. По пути на греческом отдает приказы своим и затем, чуть повернув голову, бросает:
– Прибавьте шаг.
Эмма с Региной стараются как могут, но до скорости передвижения Габриэль им все же далековато. Под конец, запыхавшись, они, оставив далеко позади пылающий город, выходят к большому полю. Эмма знает: раньше оно использовалось для выпаса скота, теперь же почти все пространство занимают шатры. Везде горят костры, от них светло – почти как днем, – и Габриэль без труда находит дорогу к самому большому шатру, куда, откинув полог, приглашает зайти Эмму с Региной.
Регина молча и без сомнений скрывается внутри первая, Эмма чуть медлит, оглядываясь. Вокруг много солдат – сколько же их всего здесь? Ведь и в городе греков не перечесть! А поле большое… Очень большое. Армия Завоевателя должна превосходить армию Цезаря – ведь ей предстоит побеждать.
Габриэль нетерпеливо вздыхает, и Эмма, вздрогнув, следует за Региной, спустя пару шагов оказываясь в теплом и приятно пахнущем шатре. Убранство его скромное – два лежака и большой сундук, – а по центру в тщательно возведенном каменном очаге тлеют деревяшки, дым от которых уходит наверх, к небольшому отверстию. Рядом с очагом стоит курильница.
Пока Эмма разглядывает шатер, Габриэль подходит к Регине, просит ее показать руки, цокает языком, высовывается наружу и зовет кого-то. Этим кем-то оказывается лекарь, маленький и толстый болтливый человек, который тут же куда-то уводит Регину. Эмма порывается пойти следом, но Габриэль качает головой.
– С ней ничего не случится, – мягко говорит она. – Это Салмоней. Он свое дело знает.
Эмма не знает Салмонея и не знает, какие дела ему подвластны, но Габриэль говорит уверенно, а ей можно доверять. Во всяком случае, Эмма хочет доверять, а потому, чуть поколебавшись, усаживается на предложенное место и выдыхает. Не верится, что буквально только что они пробирались через завалы и пожары, прячась от солдат. Здесь, в шатре, настолько тихо, настолько легко дышится, что впору подумать, будто все это – чудесный сон, от которого так не хочется просыпаться.
Габриэль возится возле сундука, используя его вместо стола, и что-то режет. Эмма чует запах вяленого мяса, живот ее издает жалобное урчание.
– Знаю-знаю, – смеется Габриэль и возвращается с толстым куском хлеба, на который навалены мясо, сыр и капуста. – Ешь.
Эмма с благодарностью принимает предложенное и с наслаждением впивается зубами во все сразу. Она ела не так давно, но напряжение заставило ее проголодаться быстрее обычного.
Габриэль передает бурдюк с водой и тоже ест: не так жадно, как Эмма, но почти так же быстро. Шатер заполняет молчание, потрескивание поленьев и звуки жевания. Наконец Эмма справляется со своей порцией и открывает рот, чтобы спросить о Регине, но Габриэль опережает ее:
– Регину покормят, не волнуйся. И не как тебя, а горячей едой. Салмоней не любит, когда рядом с ним кто-то голодный.
Габриэль улыбается и покачивает головой, затем делает два небольших глотка воды, утирает рот и, улыбнувшись, говорит: