Эмма украдкой косится на Завоевателя и думает, что та делала вещи и похуже. Сомнений практически нет. Но разве Эмме от этого должно быть легче?
Мгновения тишины между ними пролетают очень быстро.
– Однажды я тоже дотянусь до того, кто меня распял. Очень скоро.
Эмма вздрагивает, когда Завоеватель с кривой усмешкой демонстрирует ей свои ладони, на которых старыми шрамами виднеются следы от распятья. Становится понятно, откуда у нее интерес к ранам Регины.
Хочется спросить, кто посмел сотворить такое, но Завоеватель не дает шанса:
– Габриэль много рассказывала мне о тебе, Эмма с севера. Скажи, ты бы хотела присоединиться к моей армии?
Налетевший ветер треплет черные волосы, а за спиной Завоевателя медленно разгорается восход. Очертания фигуры присыпаны золотистыми искрами. Внимательный взгляд пригвождает к земле и не дает отвернуться.
Эмма не знает, что сказать. Думала ли она о таком когда-нибудь? Вряд ли. Она не воин и никогда им стать не стремилась. Ее целью всегда оставался побег, а следом – возвращение домой. И поэтому она качает головой.
– Я не хочу воевать.
Это очень, очень щедрое предложение. И отчасти Эмма чувствует себя дурой, что отказывается. Но если согласится… какое будущее ее ждет? Их с Региной?
С другой стороны… от такого не отказываются. Подобные шансы выпадают раз в жизни – оказаться причастным к чему-то великому.
Тем не менее, Эмма сжимает губы, заставляя себя замолчать.
Завоеватель рассматривает ее очень внимательно: с головы до ног и обратно. И так несколько раз. Затем усмехается, разводя руками.
– Габриэль говорила, что ты откажешься. Но я решила попытаться. Как-никак ты умудрилась поднять рабов на побег и организовать его. Человек с такими способностями может быть мне полезен.
Эмма вздыхает. Услышанное крайне лестно, но будет нечестным скрывать правду: рано или поздно она все равно выберется наружу.
– Я просто оказалась в нужное время и в нужном месте, – признает она то, что и так давно понятно. – Вокруг меня было много хороших умных людей, которые делали всю работу. А я… я всего лишь была символом, полагаю. Кем-то, кто говорил последнее «да». Или «нет». Кем-то, кто вдохновлял.
Ей не стыдно, что так все обернулось. Да, она не Завоеватель, она бы никогда не собрала армию и не попыталась бы освободить весь Рим. Но она сделала все от нее зависящее, чтобы сегодняшний день наступил. И может гордиться этим.
– Я могу задать вопрос? – спрашивает она, и Завоеватель кивает. Взгляд ее на мгновение становится настороженным, но почти сразу же расслабляется.
– Я обещаю ответить.
Эмма кивает, прекрасно понимая, что это очень важное обещание. Завоеватель не будет раскидываться ими просто так. Теперь следует задать вопрос так, чтобы ее не приказали казнить.
– Почему, – говорит она, и голос ее подскакивает вверх, – твоя армия вошла в Тускул раньше обещанного срока?
Быть может, сложись все так, как должно было, и Робин был бы сейчас жив, и Сулла, и Лупе не пришлось бы покидать город. Эмма не осуждает Завоевателя, но ей хочется знать, можно ли было все исправить.
Завоеватель задумчиво смотрит на нее. На красивом загорелом лице залегает какая-то тень, будто она догадывается о потерях, которые понесла Эмма.
– Я не могла доверять тебе до конца, – наконец, отзывается она, и этот простой ответ расставляет все по местам.
Безусловно, не могла. Эмма не удивляется и не обижается. Завоеватель слышала о ней впервые в жизни и, конечно же, не могла пустить все на ветер, все свои планы, лишь бы только помочь женщине-гладиатору вывести рабов из города. Она и так сделала много – и продолжает делать.
Эмма кивает, давая понять, что услышала ответ и приняла его. А потом не удерживается от продолжения:
– Я потеряла людей из-за твоего недоверия. Хороших людей. Друзей.
Она не могла оставить это при себе.
– Я понимаю, – спокойно говорит Завоеватель, и взгляд ее ненадолго становится сочувствующим. – Все мы теряли кого-то на этой войне. Мне жаль. Но я уже ничего не могу исправить.
Эмма кивает снова.
– Мне не легче, – говорит она прямо. – Я просто должна была тебе это сказать.
Ей и впрямь не легче. Может, облегчение придет позже. Или не покажется вовсе. Но держать при себе Эмма это больше не хотела.
Завоеватель одобрительно улыбается и, подступив, кладет теплую руку ей на плечо.
– Я ценю твою честность, – заявляет она, и Эмма ловит себя на облегченном выдохе. Все-таки очень странно стоять вот так перед новым властителем Рима и говорить на темы, которые действительно волнуют. Говорить и не особенно бояться, что тебя накажут. Впрочем, Эмма понимает, что еще какое-то время страх будет возвращаться.
Она слишком долго была рабом. Такое невозможно вытравить из-под кожи за один день. И всякий раз, как она станет касаться своего клейма, она будет об этом вспоминать.
Завоеватель все еще сжимает пальцы на ее плече. Это спокойное, хорошее прикосновение. Хочется, чтобы оно длилось подольше. От него не расползается по коже возбуждение, как от прикосновений Регины, но Эмма явно испытывает нечто светлое. И смотрит на Завоевателя, пытаясь понять, чего от нее ждут.
Завоеватель кивает ей.
– Чего ты хочешь? – спрашивает она. Светлые глаза ее сейчас кажутся темными, и Эмма не может отыскать в них свое отражение.
– Я хочу домой, – прямо говорит она. – Я очень устала.
Едва последнее слово срывается с губ, как усталость – та самая, о которой шла речь – наваливается камнем в месте, где все еще лежит рука Завоевателя. Будто поняв это, гречанка отступает на шаг, лишая Эмму своего прикосновения. И, чуть повернув голову, говорит неслышно подошедшей Габриэль:
– Возьми мой корабль. Отвезешь Эмму и Регину, куда они скажут.
Габриэль выглядит удивленной, но кивает. Тепло смотрит на Эмму и с улыбкой произносит:
– Может быть, все-таки подумаешь над тем, чтобы остаться?
Она тоже избавилась от доспехов по примеру Завоевателя, и на ней теперь короткая юбка, не закрывающая колен, и нагрудник из такой же плотной ткани, обнажающий плечи и живот. За голенища сапог заткнуты те самые причудливые кинжалы, напоминающие трезубцы. Короткие волосы уложено ровно, с лица смыты грязь и кровь. Сейчас Габриэль мало напоминает воительницу, она больше похожа на того автора, что однажды приехал в Рим.
Эмма переводит взгляд на тлеющий Тускул.
Остаться здесь… Зачем? Что они будут делать? Жить в лагере Завоевателя или в лудусе? А потом?
Эмма не представляет себе военное будущее, а стать мирным землепашцем в Риме… После всего пережитого… Но, может быть, им с Региной действительно стоит немного передохнуть? Найти Лилит и остальных… Пообщаться с Завоевателем и Габриэль… И сказать им, что корабль уже есть: Наута ждет.
Она вздыхает и улыбается.
– На пару дней, возможно…
Робкое сомнение растворяется в крови.
Да. Пара дней, чтобы прийти в себя после всей этой беготни и кутерьмы, после всех потерь.
Осталось сказать Регине. Да и ее раны тоже должны зажить, армейский лекарь вроде бы знает свое дело.
Габриэль радостно хлопает в ладоши, округляя счастливые глаза, и Эмма в который раз думает, как же она молода. Так и хочется спросить, сколько ей, вопрос вертится на кончике языка, и Эмма не удерживает его в себе.
– Скажи, – смущенно начинает она, – сколько тебе лет? – и торопливо добавляет: – Прости, можешь не отвечать, если…
Она умолкает, окончательно смутившись. Вот, снова она ощущает себя маленькой девочкой! Разве так возможно? Разве она, пройдя через все испытания, не научилась быть взрослой? Разве все потери и приобретения, все поражения и победы, всё то, что она вынесла, не закалило ее душу и сердце?
Завоеватель с Габриэль быстро переглядываются, и Габриэль отвечает – легко и непринужденно:
– Мне девятнадцать. Исполнилось прошлым летом.
Эмма может только открыть рот в изумлении.
Девятнадцать…
Она старше этой много чего повидавшей девушки?!
Да… получается так.
Эмма не знает, почему сейчас так важен возраст – может, оттого, что ей кажется, что она очень много чего не успела сделать. А Габриэль…