В те времена, когда мы путешествовали с несгибаемым виконтом, жестокий, будто юная женщина, свет называл его «былым красавцем» (говорил о нем, что «он со следами былой красоты». Де Брассар еще жив, я когда-нибудь расскажу о его жизни, она того заслуживает). Но если пренебречь мнением света, если не знать, сколько виконту лет, и судить о нем на взгляд, то он был просто красавцем, без всяких эпитетов. И вот тому подтверждение: маркиза де Б…, знавшая толк в мужской красоте и в подражание Далиле обкорнавшая не меньше дюжины Самсонов, именно тогда с торжеством носила на широком, золотом с чернеными клетками, браслете, похожем на шахматную доску, смоляной кончик уса виконта. Заключенный в особый медальон, он чернел на голубом фоне, а смолил его, я думаю, сам дьявол.
Но оставим старость и молодость и поговорим о красоте; читатель не представит моего виконта, если вообразит себе нечто субтильное, подвижное, легковесное, что так ценится нынче в светском обществе; де Брассар был, напротив, массивен, высок, плечист; черты лица, склад ума, манера держать себя отличались в нем монументальностью, широтой, размахом; прибавьте к этому еще и патрицианскую величавость, которая так красит вельможу, — и перед вами виконт, самый великолепный денди из всех, которых я знал, а знал я и лорда Брэммеля[17], впавшего в безумие, и покойного д’Орсэ[18].
Виконт де Брассар был воистину денди. Будь он денди чуть меньше, он стал бы маршалом Франции. В конце Первой империи его числили среди самых многообещающих офицеров. Товарищи по полку говорили, что отвагой он походил на Мюрата[19], а дальновидностью на Мармона[20]. Обладая не только храбростью, но и ясным, трезвым умом, столь необходимым, когда замолкают барабаны, он мог бы очень скоро достичь вершин военной иерархии, но дендизм!.. Дендизм противопоказан главным офицерским добродетелям — дисциплинированности, исполнительности, он взрывает их, как бомба пороховой склад. Раз двадцать едва не взорвалась и карьера виконта, но он уцелел — денди счастливы! Мазарини[21] — вот кто нашел бы ему применение, да и племянницы Мазарини тоже, но по иной причине, чем дядюшка, — де Брассар был не просто красив, он был великолепен!
Красота нужна солдату больше чем кому бы то ни было, она — спутник юности, а юность Франции — ее солдаты. Природа благословила де Брассара не одной только красотой, но благодаря ей он сделался баловнем женщин; плутовка-удача тоже женщина и тоже баловала денди-капитана. Думаю, в его жилах текла кровь норманнов, а если судить по обилию завоеваний, то и самого Вильгельма Завоевателя[22].
После отречения Наполеона виконт, что вполне естественно, перешел на сторону Бурбонов, но что почти противоестественно, остался им верен и во время Ста дней. Когда Бурбоны опять вернулись на престол, Карл X, тогда еще только брат короля, собственноручно украсил грудь виконта крестом Людовика Святого. Всякий раз, когда красавец де Брассар нес караульную службу в Тюильри, герцогиня Ангулемская[23] удостаивала его несколькими благосклонными словами. Пережив много бед, она разучилась быть милостивой, но при виде виконта доброта возвращалась к ней. Министр, видя благоволение герцогини, сделал бы все на свете, лишь бы продвинуть по службе обласканного офицера, но и самой доброй воле ничего не поделать с денди: отчаянный рубака во время смотра на глазах всего строя, перед знаменами бросился со шпагой в руке на главного инспектора, сделавшего замечание о состоянии полка. Высочайшего благоволения достало лишь на то, чтобы избавить виконта от суда.
Капитан де Брассар всегда и повсюду беззаботно пренебрегал дисциплиной и субординацией. Только во время военных кампаний, в лагере, офицер становился офицером и готов был нести любые тяготы воинской службы. Зато в мирной жизни он спокойно покидал гарнизон, ничуть не опасаясь грозящих наказаний, и отправлялся веселиться в соседний городок. Возвращался он только к параду или смотру благодаря предупреждению вестника-солдата. Начальство не стремилось вернуть в свое распоряжение подчиненного, по самой своей природе не способного подчиняться, зато солдаты делали все, чтобы не лишиться обожаемого начальника. К солдатам он был необыкновенно добр, требовал от них лишь храбрости, щегольства и безупречности в вопросах чести — словом, возрождал к жизни бравого французского солдата былых времен, чей обаятельный образ сохранил для нас разве что Оффенбах в «Увольнении на день» да старинные французские песенки, каждая из которых истинный шедевр. Возможно, правда, виконт излишне поощрял дуэли в своей роте, но он уверял, что не знает лучшего средства для поддержания боевого духа. «Я не правительство, — говорил он, — крестами за проявленную в дуэлях отвагу наградить не могу, зато поощряю храбрецов (виконт был богат, и даже очень) перчатками, ремнями и пряжками, которыми они могут покрасоваться, не нарушая устава».