— Мадемуазель Отеклер Стассен исчезла!
Исчезла?! С чего вдруг? Каким образом? Куда отправилась? Ответить никто не мог. Единственное, что не вызывало сомнений: в городе ее больше не было. Вскрик изумления сменился молчанием, но ненадолго. Языки замололи. Они молчали на ее счет так долго, но задвижка в шлюзе поднялась, вода хлынула, и мельница заработала с бешеной скоростью, разбрасывая пену во все стороны, — аристократки и простолюдинки перемалывали нежданное, внезапное, немыслимое, необъяснимое исчезновение мадемуазель Стассен, не сказавшей никому ни слова, не написавшей даже записки… Дочь Заколю пропала в самом невинном смысле слова — она исчезла, но исчезла бесследно, растворилась, перестала существовать. Самая пустячная прощальная записка — повод для всевозможных истолкований твоих поступков, а пока о тебе толкуют, ты по-прежнему живешь в городе. Отеклер сумела исчезнуть бесповоротно и окончательно. Нет, она не «вылетела в трубу», потому что долгов после нее не осталось, скорее, ее сдуло ветром. Ветер подул снова, но не вернул пропащую. Только так теперь ее и называли, перемалывая с хрустом беззащитную репутацию. И как же взялись за эту репутацию, раскрошили ее, измельчили, стерли в порошок! Как и с кем сбежала безупречная и гордая девица?! Кто увез ее?! (Сомнений, что увезли, не было никаких.) Не было и ответа на жгучие вопросы. Неудовлетворенное любопытство может довести до неистовства, город В. и пребывал в неистовстве. Причин для раздражения, гнева, беспокойства отыскалось множество. Недаром придумана поговорка: что имеем — не храним, потерявши — плачем. А потеряли, во-первых, голову, раздумывая, как могло такое случиться, что известная всем девица оказалась неизвестно кем, если могла исчезнуть так… Во-вторых, потеряли, конечно, и девицу, про которую думали, что она уже навсегда заняла свою клеточку на шахматной доске провинциального городка, как занимает лошадь стойло в конюшне, — неважно, останется ли она старой девой или, напротив, выйдет, подобно другим девам, замуж. И наконец, потеряв мадемуазель Стассен, ставшую отныне и навсегда «этой Стассен», потеряли знаменитый по всей округе фехтовальный зал, который был украшением и гордостью города, его орденом на груди, его флагом на колокольне.
Боже, сколько потерь! А значит, и оснований для того, чтобы обрушить на безупречную до поры до времени Отеклер лавину самых что ни на есть сомнительных предположений. И каких! Все оказались против нее. Только два или три старичка аристократа, сохранившие широту взглядов, подобающую истинным сеньорам, вроде крестного Отеклер, графа д’Ависа, который знал ее еще ребенком, не поддались общему смятению и утверждали, что девушка просто-напросто нашла башмачок, более подходящий к ее ножке, чем военный сапог, какой носила до этого. Общую враждебность можно понять: Отеклер Стассен задела самолюбие городского общества, и негодовали больше всего молодые люди: еще бы! — убежать с каким-то чужаком!
Молодые люди долго не могли успокоиться, злились и возмущались. С кем она все-таки сбежала? Большинство из них проводили один или два зимних месяца в Париже, и кое-кто утверждал, что видел ее и узнал — в театре на спектакле или в коляске на Елисейских Полях, одну или со спутником, но при этом всегда оставалось некоторое сомнение. Трудно было с полной достоверностью утверждать, что это она. Она, конечно, она, но, возможно, и нет… Вот уж где Отеклер заняла свое место прочно, так это в мыслях молодых людей. Никто не мог забыть красавицы, которой все восхищались; исчезнув, она погрузила в траур обожателей шпаги, обездолила город, оставив его без примадонны, без луча света. С исчезновением великолепной Отеклер В. погрузился в сонное и бесцветное существование, на какое обречены все провинциальные города, где не существует притягательной точки, вокруг которой кипят и страсти, и пристрастия. Любовь к фехтованию ослабела, городок, еще недавно оживляемый воинственной молодежью, захирел. Молодые аристократы, живущие в своих замках и приезжавшие в город сразиться на шпагах, сменили шпаги на ружья. Они заделались охотниками и больше не покидали ни своих поместий, ни своих лесов. Не исключением был и граф де Савиньи. Он все реже и реже приезжал в В., и я встречал его только в доме тещи и тестя, которых тоже лечил. Ни сном ни духом не подозревая, что могут быть какие-то отношения между ним и Отеклер, которая так внезапно исчезла, я и словом не обмолвился с ним о нашумевшем исчезновении. Между тем разговоры о нем мало-помалу смолкли, и молчание, дитя усталости, в конце концов окутало мадемуазель Стассен. Граф в разговорах со мной тоже никогда не упоминал о ней, не напоминал и о наших встречах в ее фехтовальном зале.