Выбрать главу

К Жемчужиной подбирались задолго до ареста. Дочь известного врача Александры Юлиановны Канель — Дина, арестованная после смерти матери в 1939 году, расскажет об этом.

Александра Юлиановна в 20—30-х годах была лечащим врачом многих семей видных деятелей партии, ее хорошо знали Мария Ильинична Ульянова, Надежда Константиновна Крупская. В 1932 году А. Ю. Канель отказалась подписать фальсифицированное сообщение о причине смерти Надежды Сергеевны Аллилуевой от приступа аппендицита. Со слов Жемчужиной она знала, что Аллилуева покончила самоубийством. Сталин не простил «упрямства» Канель — забрали ее дочерей.

Пройдя через тюрьмы и лагери, Дина Канель расскажет, в чем обвиняли ее мать:

«В том, что она работала сразу на три европейские разведки: на немецкую, французскую и польскую (возила Каменеву в Берлин, Калинину в Париж, а в Варшаву заезжала к сестре, вышедшей замуж за поляка еще до революции!). Канель была вместе с Жемчужиной за границей, и, конечно, не случайно: Жемчужина была связана с Канель шпионской работой, а лечение — это просто маскировка! Они встречались там, в Европе, с работниками иностранных разведок, передавали шпионские сведения, получали задания. На имя Канель в банке лежала крупная сумма денег, переведенная этими разведками. Канель вовлекла в шпионскую работу и дочерей — Дину и Лялю, и после ее смерти Ляля с мужем ездила за границу специально для того, чтобы поддерживать шпионские связи, налаженные матерью. А в организации этой поездки им помогала Жемчужина! В квартире Канель, на Мамоновском, встречались оппозиционно настроенные к Советской власти люди, там велись антисоветские разговоры. И помимо этого на Мамоновском был «дом свиданий», и Жемчужина приезжала туда со своими любовниками, она вела развратный образ жизни, и Александра Юлиановна покрывала ее».

Эти факты приводит в своей книге «Скрещение судеб» известный критик Мария Белкина. Она пишет о последних годах жизни Марины Цветаевой и ее детей. Ариадна Сергеевна Эфрон — дочь Цветаевой, отбывшая в ссылках 16 лет, встретилась с сестрами Канель в тюремных камерах.

Привожу эти свидетельства не для нагнетания ужасов из «того», сталинского, времени; они должны быть открыты, чтобы не вводить в заблуждение общественность сглаженными формулировками. Давно уже нет вождя народов, большинства его ближайших сподвижников, но еще живы стукачи и следователи, ведшие дела невинных. Живы охранники тех лагерей, и не должно быть им морального прощения. Иначе они вылезут в свой час из нор, но тогда уже будет поздно.

Удивительные откровения слышим мы и сегодня от тех, кто считает тему репрессий исчерпанной. «Вот у меня были арестованы брат, сестра, отец, были в семье и расстрелянные, а я не хочу больше никаких новых подробностей, нечего разрушать жизнь, надо ее строить!»

Историческая забывчивость, требование «душевного комфорта» для созидания счастливого общества настойчиво переносятся и на все другие, вполне современные проблемы. И вот у нас уже нет ни обездоленной старости, ни детей, брошенных родителями, ни бродяг, ни проституток, ни организованной преступности, ни торговой мафии, ни наркомании. В создании таких картинок повинен и я сам, и многие мои коллеги-журналисты.

Такая позиция не просто вредна, она преступна по отношению к людям, к народам, образующим наше общество, к социалистическим устоям, так как она лжива. Ложь во спасение не помогает, а мешает осознанию тех критических рубежей, которые нам необходимо взять в годы революционного обновления общества.

Кто бы и какими бы выспренними словами ни клялся, что он успешно строил социализм, не уйдешь от того факта, что наши машины, электроника, медицинская, легкая, пищевая промышленность, автостроение, качество жилья, быта, технология во множестве отраслей народного хозяйства уже далеко отстают от аналогов в развитых государствах мира. Довольствоваться тем, что мы «сверхдержава», наивно и опасно. Вполне реальна перспектива оказаться великой страной лишь в военном отношении, загородиться ракетами от реальностей века и продолжать надсадно утверждать, что все идет великолепно. Но для этого «великолепия» уже не хватит ни лесов, ни нефти, ни газа, ни золота.

У меня в семье как раз не было ни арестованных, ни казненных, но я не могу спокойно слушать исповедь человека, прошедшего все круги ада. Мои дети, выросшие в доме более чем благополучном, сохранили искреннее уважение и любовь к своему деду Никите Сергеевичу Хрущеву еще и потому, что он вошел в их сознание человеком, освободившим миллионы людей от унижений, участи врагов народа.

Дедушка и бабушка держались с внуками (их было четверо — трое наших сыновей и сын Сергея — тоже Никита, как наш старший) ровно, не приставали к ним с нравоучениями, тем более не жучили их лишними требованиями — учиться, стараться и тому подобными. Старшая внучка — Юлия Леонидовна, воспитывавшаяся в доме Хрущевых как дочь, — после гибели на фронте ее отца и ареста матери, жила уже отдельно, своей семьей. Никита Сергеевич любил, чтобы дети чаще бывали возле него, чтобы мы непременно привозили их в выходные дни на дачу, а во время отпуска брал их на юг — в Крым или на Кавказ. Единственно, чем докучала им бабушка, так это требованиями выполнять летние задания по английскому языку. Теперь они благодарны ей: обходятся без переводчиков, читая необходимую им литературу, — Никита как экономист, Алеша как биофизик, Иван как биохимик. Детей ни дед, ни бабушка не баловали. Они, конечно, чувствовали особое положение дома, в котором растут. Никита, когда ему было лет пять-шесть, спросил Никиту Сергеевича:

— Дед, а ты кто? Царь?..

Никита Сергеевич засмеялся, постучал пальцем по лбу мальчишки и ответил:

— Вот в этом месте у каждого человека — царский трон.

В 1964 году Никите было 12, Алеше 10, Ивану 6. Близился тот самый возраст, когда положение деда могло, пусть и невольно, привнести в их неокрепшие натуры не лучшие качества. Уход деда от большой политики они не восприняли с излишней болезненностью, были маленькими. Взрослея, относились к деду с большим вниманием и любовью, скрашивали ему пенсионные годы.

Нина Петровна очень любила младшего внука — Сережу (сына Сергея), родившегося уже после смерти Никиты Сергеевича. Как ни с кем была откровенна со своей тезкой — Ниной — дочерью Юлии, любила ее вторую дочь Ксению.

Мы с женой видим, что дети наши максималисты, их требования очищения, правды, переосмыслений идут куда дальше наших. Этот своего рода генетический фон образовался не сам по себе, а в той атмосфере, которая присутствовала во всем доме.

Нравственность не неподвижна, а непрерывно полнится опытом жизни. Критерием ее высоты и чистоты, ее основой было и останется надолго главное: не может быть свободным общество, в котором несвободен хотя бы один его гражданин. Так говорит Маркс — основоположник учения, которому мы присягали, однако научившись переиначивать его мысли в любом угодном направлении.

Теми, кто выступает за полную правду о сталинских репрессиях и вообще о его времени, движет не жажда мщения, а желание не повторить трагических ошибок.

Через многое предстояло пройти. Нам всем и Хрущеву в особенности. Тяжкий груз лег на его плечи. Может быть, более тяжкий, чем он себе представлял. События в Венгрии ставили под удар социалистические завоевания в этой стране. Венгерские коммунисты проходили через тяжелейшие испытания. Юрий Владимирович Андропов в ту пору был советским послом в Венгрии. Он рассказывал о том, что видел. Кровавые звезды на телах убитых были метами ярости тех, кто мечтал о смене власти. Страна втягивалась в гражданскую войну.

Далекий теперь уже 1956-й остался в памяти своими лучшими чертами и надеждами, тем, что составило ощущение голубого просвета в тяжелых, мрачных облаках присталинского бытия, но тот же год был полон тревоги и мы метались в поисках ответов, которые пришли и приходят до сих пор, так и не приготовив полной ясности во всем. Такова жизнь в ее протяженности, в накоплении опыта и в преодолении стереотипов мышления, въевшихся в нас, в поколение пятидесятых, как таблица умножения.