— И вы с нами? — удивился Ковальский желанию старика вновь лезть в гущу событий.
— Думаешь, эти типы, кем бы они ни были, оставят в покое мой большой красивый дом, к которому я прикипел всем сердцем? — ехидно осведомился Бронштейн. — Вот то-то и оно. Подобные иллюзии питать вредно для здоровья. И потом, я знаю несколько условно боевых древнеегипетских проклятий, действующих весьма оперативно. И просто жажду выяснить, как они теперь работают в изменившемся мире.
— Опа! — Евгений открыл входную дверь, но сразу же вернул ее назад, оставив лишь щелочку. — Смотрите, что там творится!
Обстановка перед сельсоветом изменилась кардинально. Во-первых, на площади вновь находились жители деревни, и было их гораздо больше, чем на собрании. Судя по всему, сюда согнали почти всех обитателей Бродов. Во-вторых, не меньше четверти их теперь были мертвыми. Как с ранами от холодного оружия, так и без. Таких было гораздо меньше, и погибли они, вероятно, от магии. Сельчан не только успели лишить жизни, но и уложили в пирамидальный курган. Ну и в-третьих, на площади присутствовало не меньше полусотни захватчиков.
Толпу перепуганных и изрядно побитых людей прижали к ограде сельсовета высокие и крепкие на вид солдаты неведомой армии. Тускло блестели отполированным металлом кольчуги. Колыхались на ветру неуместные летом меховые плащи. В руках чужаки сжимали разнообразное холодное оружие. И еще там были два ездовых дракона, своими тушами перекрывавшие пленникам путь к побегу. Один из них уже появлялся на площади — поперек его седла до сих пор лежалая связанная женщина. А всадник со своего необычного транспортного средства сошел. Прямо на курган из истекающих кровью трупов, к которому постепенно добавлялись все новые и новые тела. Несколько пришельцев, державшихся позади основной массы воинов, делали странные жесты. Повинуясь им, из толпы сельчан прямо по воздуху выплывала очередная отчаянно верещавшая жертва. Она приближалась к ужасному кургану, и при подлете у нее вдруг появлялась смертельная рана. Причем, как с гневом отметил Ковальский, выбирали, в основном, либо детей, либо стариков.
— Апа! Апа! — один из живущих в деревне татар, которого звали Тимуром, бросился следом за своей бабушкой, обреченной на ужасную участь. Но стоило ему сделать три шага, как ближайший к нему воин почти без замаха метнул извлеченный непонятно откуда кинжал. Юноша упал на землю с холодной сталью в горле.
— Семь казней египетских я не осилю, — пробормотал Бронштейн, стискивая свою трость так, что его старческие пальцы побелели, словно у покойника. — Но одну, клянусь, нашлю на их головы. Даже если для этого придется заложить душу Сету, Ваалу, Тиамат и Дьяволу одновременно!
— Я тоже в стороне не останусь, — процедил Клюев, побагровев от бешенства.
Идти в лобовую атаку было бы геройством и идиотизмом одновременно. При таком численном перевесе троицу прикончили бы почти моментально. Но, судя по мрачному огню, разгоравшемуся в глазах полицейского, он намеревался устроить врагам настоящую вендетту при первом же удобном случае. И потому всматривался в лица будущих целей, стремясь их запомнить.
Предводитель налетчиков тем временем спокойным уверенным шагом взбирался на вершину пирамидальной груды из десятков трупов. В руках он нес копье с утолщением на последней трети, замотанным светлой тканью. Наконец, решив, что поднялся достаточно высоко, или просто побоявшись свалиться с такой неустойчивой платформы, мерзавец остановился. Вонзив острый конец своей ноши в чье-то тело, налетчик, заливисто свистнув, преспокойненько начал воевать с завязками. Его ездовой зверь, с перепачканной свежей кровью мордой, встрепенулся и пополз к хозяину. Перед чудовищем поспешно расступались даже сами чужаки, видимо, не желая проверять степень умиротворенности и сытости монстра. Секунда — и на ветру заполоскалось снежно-белое полотнище с изображением цветов и перекрещенных мечей. Глубокий зычный голос чужака разнесся над площадью. Хоть слова и были незнакомы, смысл их непостижимым образом стал понятным всем.
— Слушайте внимательно, вы, грязные дикари! — Презрения в голосе налетчика могло бы хватить на палату в психиатрической лечебнице, куда помещают больных манией величия. — Мы посланцы Барона Виргидума Двенадцатого! Отныне и вовеки объявляем все эти земли покоренными и принадлежащими нашему сюзерену!