Год прошел с тех пор. Перебросили нас на новое место, на Карельский фронт. Тогда был такой фронт. Смелый тоже поехал с нами. Большим, сильным и умным псом стал он. Месяца два проходил он у нас специальную школу борьбы с танками, научился разыскивать раненых на поле боя, подносить им бинты, флягу со спиртом. А когда приходилось трудно — часто бывало и такое, — к ошейнику Смелого привяжем записку и приказ ему даем: «Смелый, в тыл!» Он уже знал, что делать.
Карелия — страна суровая. Неуютно жилось нашему брату-солдату. Немец не смог в лоб взять Ленинград, поэтому решил обойти его с севера, со стороны Карелии значит, и направил сюда отборные части. И нам еще туже пришлось, чем под Ленинградом. Места на земле живого не было: всю ее исковыряли и изранили и бомбами, и танками, и снарядами. Иногда бросали на нас по сотне, а то и больше танков и самоходных орудий. Но мы тоже не лыком шиты — держались крепко! И вот, было это, как сейчас помню, в пасмурное утро. Враг обрушил на нас шквал губительного огня из пушек и минометов, света белого не видно. Головы поднять нельзя. Вдруг глядим: немец, прикрываясь огнем своих орудий, ползет на наши окопы. Ну чисто саранча! Пулеметами их косили и штыками кололи, и прикладами били, а они знай свое — все ползут. И все ж не выгорело у фашистов дело! Еще раз десять пытались. И все попусту. Тогда двинули они танки. Загремела, загудела земля.
Смелый был тут же, с нами. Переползал он от окопа к окопу, указывал санитарам раненых, иногда в трудную минуту и сам помогал им. Через спину у Смелого перекинуты фляга со спиртом и две санитарные сумки, набитые медикаментами и бинтами. И вдруг в тот самый момент, когда бой разгорелся до предела, Смелый заметил что-то непонятное для себя и страшное. Весь в струнку вытянулся, мелко задрожал. Его любимец и друг старшина приподнялся во весь рост и странно выпрямился. Простоял он так мгновение, затем, раскинув руки, упал, как подпиленный столб. Смелый оторвался от земли и, прижав уши, со всех ног пустился к старшине. Подбегает, глядит, а старшина лежит на бруствере окопа, запрокинув голову. Рядом каска, пробитая осколком, валяется. На виске у старшины кровь. Смелый слизал ее языком и громко залаял старшине в самое ухо. Тот открыл глаза. Смелый залаял еще громче. Старшина на локте потянулся к фляге Смелого, отстегнул и отпил из нее глоток спирта.
Рядом взорвалось два снаряда. Дым заволок поле. Старшина вынул из сумки перевязочный пакет и с трудом стал бинтовать себе голову.
— Ой, Смелый, до чего ж больно!.. Голова... — сказал он, едва шевеля губами.
Смелый, казалось, все понял, радостно взвизгнул, лизнул мокрым языком своему другу руку.
Впереди, чуть дым рассеялся, как из-под земли навстречу старшине и Смелому из балки вынырнули два черных с белыми крестами танка. Прорвись они в тыл, и обороне конец... Старшина отбросил бинт и схватился за противотанковое ружье, но не хватило силы сдвинуть его с места. Старшина поглядел в глаза Смелому и крикнул ему:
— Смелый, ко мне! Смелый!..
Смелый не сразу понял старшину.
— Ко мне! — уже рассердился старшина.
Смелый придвинулся ближе. Рывком старшина выкинул медикаменты из сумок, вложил в них по три гранаты и едва слышно ослабевшим голосом приказал:
— Вперед!
Смелый секунду медлил, как бы раздумывая, потом с лаем бросился к головному танку. Танк, гремя гусеницами, на полном ходу летел на Смелого... И вдруг накрыл его. И тут же вспыхнуло белое пламя и раздался взрыв. Танк качнулся, осел набок, запылал. Второй танк, пробежав еще немного вперед, повернул обратно. Гранаты, которые положил старшина в сумки Смелого, не пропали даром...
Так погиб Смелый, ушел не трусом из жизни. Старшину тогда тяжело ранило. Попал он в госпиталь. Вылечился не скоро. А когда опять вернулся в свою часть, часто вспоминал верного друга — Смелого. Не окажись он в тяжелую минуту рядом, кто знает, чем бы дело кончилось. Может, и в живых бы не осталось старшины и оборону прорвали фашисты. Да и вы, поди, не слышали бы этого рассказа... — Старшина поднялся с бревен, оглядел ребят: — Вот, а вы говорите — бездомная, на помойке роется...
Кудлатая черная собака лежала у его ног. Ребята избегали смотреть в ее умные, грустные глаза. Сидели они молча. Каждый думал о Смелом, и было как-то особенно неловко: быть может, и у этой дворняжки столько же храбрости и любви к человеку, как у Смелого!
ДЕЛЬФИНЫ
Стояло погожее раннее утро. Сережа оттолкнулся веслом и отчалил от берега. Море было тихое, спокойное — ни одного барашка на его гладкой синеве. Лодка шла легко. Сердце у Сережи пело от радости. Все предвещало удачу: и ясное утро, и яркая голубизна неба, и ласковый плеск весел о воду.
Во всей округе знали Сережу как ловкого, отважного рыбака. Умел он побороться с морем, когда оно волнуется и бушует, бросает громады волн на прибрежные скалы. Он знал его повадки. Теперь на дне Сережиной лодки лежали лески и крючки, веревки и сачок. Сережа торопился выйти в открытое море.
Тем временем из-за зубчатых синих гор, подступающих почти к самому морю, показалось солнце. Оно оглядело все вокруг, позолотило широкую бескрайнюю гладь воды. Берега не стало видно. Сережа остановил лодку, осмотрелся, вынул из уключин весла и положил их вдоль бортов. Усевшись поудобнее на корме, забросил за борт леску.
Предчувствие не обмануло Сережу: рыба шла как никогда. Он вытаскивал рыбин одну за другой за один запуск. Шла ставрида, попадалась скумбрия, иногда — рыба-игла. На редкость удачный день! Сережа едва успевал вытаскивать и вновь запускать самолов: стаями набрасывалась рыба на приманку. Не минуло и часа, как дно лодки покрылось живым, трепещущим серебром.
Лицо у Сережи сосредоточенно, руки работали умело и быстро. Но вдруг он услышал надрывный крик
чаек. Крик приближался, был резким и странным. Сережа оглянулся и замер: метрах в ста от него вздымалось, бурлило и пенилось море. Минуту Сережа ничего не понимал. Большая стая черных бугристых чудовищ, подпрыгивая и кувыркаясь, неслась к лодке. Дельфины!..
Встреча с ними не сулила ничего хорошего. Сережа быстро бросил весла и уключины, налег. Лодка рванулась. Но было уже поздно. Дельфины окружили лодку плотным кольцом...
Сережа видел их глаза, бугристые черные спины, слышал тяжелое сопение, храп и взвизгивание. Казалось, кто-то пригнал сюда стадо черных свиней.
Один за другим рассекали они воду, ныряли под лодку. Лодка металась, как живая. Стала она вдруг крошечная, как спичечный коробок, кренилась то в одну, то в другую сторону. Один раз так подпрыгнула, что Сережа, схватившись за борта, едва удержался. Одежда промокла, во рту было солоно от морской воды.
Сережа не знал, что делать. Кругом — пустое море. Чайки и те улетели. Сережа позавидовал птицам. Схватив весло, он взметнул его в воздух и изо всех сил ударил по спине скользившего рядом дельфина. Дельфин отскочил. Но его место тут же занял другой. Сережа опять размахнулся и опять ударил. Поднявшись во весь рост, он широко расставил ноги и, не переводя дыхания, вскидывал и опускал весло. Дельфины не отступали.
Сережа не помнил, как долго продолжалась борьба, но приносила она мало пользы. Лодка, зачерпнув воду, отяжелела; могло случиться, что он окажется в воде, среди дельфинов.
Сережа слышал рассказы о море, много читал книг о морских бедах, сам был не раз застигнут бурей. Но такого он никак не мог ожидать. Дельфины словно играли с ним. Подоспела откуда-то еще группка, и вокруг стало тесно. Как в котле, море пенилось, кипело. И тут Сережа сообразил: дельфины ведь жадны и прожорливы, охочи до рыбы, а в лодке ее вон сколько.
«Отвлечь их, отвлечь», — мелькнула у Сережи мысль. Схватив пригоршню мелкой ставриды, он швырнул ее подальше от себя в море. Дельфины бросились на рыбу, давили и толкали друг друга. Сережа снова бросил, затем еще. Дельфины хватали рыбу на лету, лезли в драку. Только это и было нужно Сереже. Он налег на весла и быстро отплыл от дельфинов. Но они вновь догнали его. Сережа опять угостил их рыбой, и дельфины опять отстали. Так повторялось много раз. Рыбы оставалось мало. А до берега было еще далеко.