А о звёздном небе Ян не забывал никогда.
– Конечная, Запруд, – сообщила кондуктор. – Эй, студент, не спи, всю молодость проспишь.
– Я буду вечно молод, – с готовностью пионера отозвался Ян, сидевший на задней площадке, открывая сонные глаза, вскакивая и немедленно врезаясь головой в поручень над своей головой. Кондукторша расхохоталась; Ян очень изящно (по собственному мнению) покинул внутренности раскалённого от жары синего автобуса, рекламировавшего магазин «Кит». Он чувствовал себя Ионой, внезапно ускользнувшим от собственного сюжета ещё до его начала.
На остановке никого не было; Ян сел на облупившуюся жёлтую скамейку, открыл рюкзак и откопал среди ненавистных конспектов по философии книгу в старинном кожаном переплёте без каких-либо надписей на обложке.
Летом, конечно, не так удобно летать, но работа-то не ждёт. Если бы сны всегда дожидались наступления ночи, мы жили бы в идеальном мире.
Идеальный мир. Идеализм. Материализм. Диалектический. Вот чёрт. Надо, надо было попросить у Энгаус конспект. Ну ладно, до экзамена ещё два дня.
Он открыл безымянную книгу, провёл пальцем по странице, и под его пальцами на желтой старинной бумаге начали проступать тёмные чернильные буквы. Ян сосредоточенно читал закручивавшиеся чёрным водоворотом строчки, заполнившие весь разворот и напоминавшие графическую версию «Звёздной ночи» Ван Гога.
Да уж, нелёгкая сегодня будет ночь. Давление, что ли, меняется? Обычно такие сны к дождю бывают.
«Точно будет дождь», – подумал серый полосатый кот, меланхолично почёсывая за ухом. Он вышел из подвала поймать последние лучи солнца – такие же рыжие, как его старая знакомая Пенелопа, которая, впрочем, неумолимо становилась старой в прямом смысле и потому всё реже выходила гулять. Эх, а вот в былые-то деньки, бывало… Сейчас он и сам уже староват, уже и хвост облез. И мерещится всякое: вот, например, пацан на остановке сидел, модный такой, в клетчатой рубашке… А теперь гляди-ка – и нет его, как не было. И не пахнет. Только отпечатки подошв в пыли… Голову мне, что ли, напекло. Эх, скорее бы дождь.
…Ян сделал пару кругов над остановкой, убедился, что уже достаточно невидим, и, на лету застёгивая рубашку, ласточкой взмыл в тёплое летнее небо, уворачиваясь от последних солнечных лучей. Ян летел по странной траектории, огибая воображаемые шестерёнки небесной механики, обгоняя голубей, и, оглядывая крыши Рабочего посёлка, по инерции выбирал подходящее место для свиданий.
Сам он считал это романтическим складом характера; его брат называл это неотенией, но Ян ему не верил. Подумаешь, получил медицинское образование – и что теперь, самый умный? Ну нет. Ты всего Бальзака прочитай сначала, а потом уже комедию ломай. Нечеловеческую.
Впрочем, встреча с медициной предстояла Яну скорее, чем он надеялся. То есть вот прямо сейчас – кирпичное здание старинной больницы уже показалось за стройными, похожими на серые кубики лего девятиэтажками. К приёмному покою подъезжала маленькая, словно игрушечная, машина скорой помощи. Жёлтая, реанимационная. Вот блин. Не повезло кому-то… Но мне сегодня туда не надо. Мне сегодня в онкологию.
…Ян пару раз кувыркнулся в воздухе – просто потому, что глупо этого не делать, если умеешь летать, – и ласточкой нырнул в открытое окно больничного коридора.
Несмотря на непоздний час, в отделении было тихо. Ян на цыпочках прошёл по коридору к нужной палате, просочился в полуоткрытую дверь и уселся в изголовье пожилой женщины, которая тихо стонала во сне. Медленно капало лекарство. Медленно ползли тени к двери. Медленно протягивали к лысой голове пациентки свои щупальца сны, которые, очевидно, считали, что если твоя жизнь – кошмар наяву, то пусть и сон не отличается.
Ян был с ними в корне не согласен.
Он осторожно взял женщину за руку, пару раз вдохнул и нырнул вслед за ней в её сон. Согласно истории болезни, женщину звали Людмила Анатольевна, ей было шестьдесят семь, диагноз – тимома средостения, но Ян-то прекрасно знал, что на самом деле она просто Люся, что любит она землянику, походы, песни у костра и сплавляться на байдарках, но вот беда, уже три года вместо походов сплошная химиотерапия. А диагноз у неё – весна, потому что такой она человек. И что больше всего на свете Люся боится пауков, которые как раз и решили ей сегодня присниться…
И вот во сне Люся, беспомощная и испуганная, висела, опутанная капельницей, которая была вовсе не капельницей, а паутиной, в темноте, и по этим трубочкам-капельницам к ней ползли и тянули щупальца огромные белоглазые пауки.