— Я немножко устал сегодня, Нэбби. По ту сторону ручья Филиппс вспыхнула дизентерия. Три ночи я занимался больными: пускал кровь, заставлял делать упражнения и пить лекарство с кипяченым молоком. Это для снятия отека слизистой оболочки.
— А есть ли у тебя лекарство от простуды?
— Кто заболел в семье?
Она покраснела и была рада, что свечи Коттона освещают лишь травы и порошки, растиравшиеся им.
— Не в семье. Для друга.
Коттон уперся локтями о грубые доски стола.
— Могу ли я спросить: что это за друг, которому я должен прописать лекарство?
— Джон Адамс.
— Джон Адамс?! — Он открыл от удивления рот. — Ну, этот ученый-самоучка никогда не упускает возможности получить от меня рецепт. Последний раз, встретив его чихающим и кашляющим, я повторил совет Бена Франклина: «Свежий воздух лечит, спертый помогает простуде». Черт возьми, он прочитал мне целую лекцию о том, что простуду вызывает холодный воздух, особенно если человек перегрелся.
Абигейл хихикнула:
— Дядюшка-кузен, вы лучший врач в северном Уэймауте, если не единственный. Но в данном случае мистер Адамс, быть может, и прав. Он и в самом деле перегрелся, когда отвозил на лодке к острову Хэнгмен заболевшего морской болезнью Ричарда, а поскольку было ветрено, он снял свое пальто и укутал меня.
— Ну и ну, это первый романтический поступок Джона Адамса с тех пор, как кузина Ханна обвела его вокруг пальца.
Она чуть было не сказала: «Его не обвели вокруг пальца», но остереглась. Коттон повернулся к ящичку под его хирургическими инструментами, извлек пачку заметок, поискал формулу лечения простуды. Она знала, что Коттон действовал решительно. За те десять лет, что она общалась с доктором, его находки и достижения были зафиксированы на этих мелко исписанных страницах.
— Не отыскать и пары врачей, которые охотно сотрудничали бы друг с другом, — сказал он с грустью, — не опасаясь, что могут ненароком выдать свои секреты и дать другому возможность переманить пациентов. Каждый практикующий относится к накопленным знаниям как к частной собственности, как к мачтовому лесу, который следует огородить от нарушителей. Чем больше накопленный опыт, тем ревнивее охраняют они свои предписания и снадобья. У нас нет школ для подготовки, нет клубов врачей, где можно было бы разрешить наши общие проблемы. Мы не публикуем книг и памфлетов, в которых содержались бы предписания, помогающие другим врачам вылечить больного или остановить эпидемию.
— Однако ты нашел формулу для лечения горла, — вмешалась она.
— По чистой случайности, Нэбби. Когда мне было семнадцать лет, я услышал о враче, который смешал некоторые травы с ромом. Я записал формулу в свой дневник. Без этой формулы еще сотня детей и взрослых могли бы скончаться в Уэймауте.
Она нахмурила брови:
— Что ты говоришь, дядюшка, значит, человек в Хэнгеме может болеть и даже умереть, потому что его доктор не знает формулы, которой лечили в Брейнтри?
— Именно так, Нэбби. Каждый из нас работает вслепую, быть может, при свете маленькой свечки или пары свечей, пока их не задует костлявая смерть. Если бы все врачи Массачусетса могли объединить свои знания, мы превратили бы медицину в науку и перестали вести отчаянную игру отгадывания ребусов.
— А кто-нибудь пытался?
Он робко усмехнулся:
— Пытались, но безуспешно. Я пытался, цепляясь за каждого встречного доктора, обращаясь с письмами. Они думают, что я дурак, пренебрегающий наследством. Я говорю им: чем больше мы отдаем, тем больше получаем. Последний врач, с которым я беседовал, заметил: «Сын, ты ошибся призванием. Тебе нужно было бы стать проповедником».
Он перелистал свою записную книжку и прокудахтал:
— Скажи своему мистеру Адамсу, пусть на день уляжется в постель с томом Геродота, крепким мясным бульоном и кувшином барбадосского рома. С помощью этой триады природа вылечит его.
— Он не мой мистер Адамс. И вряд ли он согласится на кружку барбадосского рома. Вчера он мне сказал, что написал для «Бостон газетт» статью против таверн и рома.
Коттон добродушно рассмеялся, а затем сжал свои большие губы: