Перед алтарем на полу лежал красивый ковер, на котором склонились коленопреклоненные монашки.
Раздвинулся занавес, и в церковь торжественно вошли настоятельница монастыря, послушницы и учащиеся пансионата. Каждая послушница несла в руках зажженную свечу. Две принимавших присягу выступили вперед, они были одеты в белые шерстяные рясы, широкие, свободные, а их головы — покрыты вуалью. Они опустились на колени перед алтарем; зазвучал хор, и читались молитвы с попеременным вставанием с колен, затем с восточной стороны алтаря вошел священник, подававший какие-то непонятные сигналы. Священник произнес проповедь на французском языке, Абигейл и Нэб довольно хорошо ее поняли, ибо он восхвалял доброту короля и достоинства всех классов общества сверху донизу.
После этого послушницы простерлись ниц на ковре. Восемь учащихся принесли черное покрывало с нашитым на него белым крестом и держали покрывало над новообращенными, в то время как священник читал вторую часть молитвы, а монашки пели хором.
Церемония не могла не волновать. Две девушки лежали ниц целых полчаса. Когда они встали, что символически обозначало воскресение, настоятельница набросила на них монашеские одежды. Священник окропил их святой водой и окурил ладаном. После этого новые монашки преклонили колена перед настоятельницей, которая возложила на каждую венок из цветов; в их руки были вложены горящие свечи, и прочитана месса. Церемония завершилась… и священник призвал всех присутствующих девушек последовать примеру двух новых монашек.
Мать и дочь возвращались домой молча, словно зачарованные. Они не могли воспринять официальную религию Франции. Было понятно, почему две молодые девушки, — француженка и ирландка, — добровольно решили провести остальную часть своей жизни в монастыре. Патси рассказала им, что монашки находят удовлетворение делать счастливой жизнь учащихся, они всегда полны радости и веселы. Абигейл не представляла себе подобного. Ее поразила церемония: ведь ранее она не посещала католической церкви. Джон заходил в церковь в Филадельфии во время заседаний Конгресса и писал Абигейл о церковной музыке и предметах искусства. Она перенеслась мысленно в Дом собраний в Уэймауте, увидела за кафедрой своего отца, произносящего в холодном помещении проповедь, основанную на Благовествовании от Матфея или от Луки. В эти ясли Господни не допускается самый скромный орган или пианино, не разрешается даже покрасить стены. Здесь совершенно иной мир, и его трудно понять.
Воскресенье, которое в Новой Англии занято посещением церкви и, как правило, двумя молитвами в день, чаепитием и манерными беседами, во Франции отдается бьющей ключом радости. Утром мимо их замка проезжала вереница карет и колясок, направлявшихся в Булонский лес. Абигейл садилась у окна и наблюдала за проезжающими экипажами, лошадей часто вели под уздцы, а не погоняли, на скамьях сидели разряженные парижанки в окружении детей, спасаясь от зловония города в прохладном чистом воздухе леса.
Часам к десяти утра все члены семьи Адамс, наряженные, вливались в толпу. Играла музыка, парижане танцевали, многие семьи устраивали пикники на траве, работали киоски, где продавались пирожные, фрукты, вино; детишки бегали, прыгали, безудержно кричали. Женщины в красочных платьях прикрывали головы капорами и накидками, оберегая причудливые прически. Мужчины держали шляпы в руках, желая не потревожить напудренные до белизны волосы. На дорожках было так же много народа, как на общинных землях Бостона в церемониальный день.
Возвращаясь извилистой тропой в Отейль, Абигейл заметила:
— Удовольствие здесь вроде жизненно важного бизнеса.
— Пуритане живут ради работы, — ответил Джон, — французы работают ради жизни. Можем ли мы утверждать, что они не правы? По дороге от Кале ты видела, как бедствуют крестьяне: крытые соломой, грязные дома, без окон, с земляными полами; крестьян обирают землевладельцы, они задавлены налогами, в сотни раз большими, чем те, что ты выплачивала в Брейнтри во время войны. Неуплата долгов влечет либо наказание кнутом, либо тюрьму; и так рождаются поколение за поколением рабы, привязанные к земле, неграмотные и лишенные надежды.
— В таком же положении городские рабочие?
— Все богатство сосредоточено в руках, скажем, одного, самое большее двух процентов французов. Ты видела Версаль, поместье принца Конде в Шантийи… Землевладельцы живут не менее роскошно, чем аристократия.