— Европейские страны мало знают о нас, их представления сводятся к тому, что мы мятежники, успешно сбросившие ярмо родины-матери. Они не осведомлены о нашей торговле и возможностях обмена товарами, выгодных обеим странам. Поэтому и сторонятся.
Джон сочувственно простонал:
— Мы должны продолжить усилия, чтобы привлекать Россию, Данию, Саксонию, Сицилию. Рано или поздно мы сможем заразить их энтузиазмом и верой в будущее нашей страны…
Каждый вторник три посланника присутствовали в Версале на церемонии пробуждения короля Людовика XVI. Семьи посланников не приглашались, и поэтому Абигейл увидела дофина только в одно из воскресений, когда сады Версаля были открыты для публики. Джон не любил дворцовые сборища. Король, придерживавшийся правила беседовать с каждым иностранным посланником, всегда задавал один и тот же вопрос:
— Вы приехали сегодня из Парижа?
Джон не мог припомнить случая, чтобы ему дали возможность ответить. Он использовал время для закрепления отношений с полномочными представителями других стран, приглашая их по субботам на обед. Испанский посол приехал в роскошной карете в сопровождении восьми ливрейных лакеев. В ходе таких протокольных обедов Джон Адамс, Джефферсон и Франклин исподволь разъясняли доброжелательно настроенным гостям взгляды молодого американского государства, и постепенно они становились достоянием монархов и кабинетов.
Многие послы принадлежали к состоятельным людям; даже Франклин и Джефферсон имели значительный личный доход. Абигейл вскоре поняла, как это важно. После смерти восьмилетнего принца, отец которого состоял в союзе с Людовиком XVI, вышел королевский указ: все посетители должны быть в траурной одежде. Джефферсон обратился к портному, и тот за сто тридцать пять долларов сшил ему великолепный костюм, отороченный соболями. Семья Адамс не могла позволить себе такие расходы ради одиннадцатидневного траура; если кого-либо еще угораздило бы умереть вскоре после дней траура, пришлось бы снова менять покрой одежды, ибо старая не годилась.
Из-за траура церемония пробуждения короля во вторник была отменена. Не оповещенный заранее Джефферсон приехал забрать Джона вместе с секретарем комиссаров полковником Дэвидом Хэмфри. Джефферсон был в элегантном костюме, его волосы причесаны и припудрены по французской моде. Узнав, что все его старания и расходы напрасны, он воскликнул:
— Волосы! Они — поистине центр французской жизни. У меня соблазн постричься наголо. Не надеюсь, что проживу много лет, а, занимаясь прической, могу потерять целый год.
Абигейл утешила его чашкой чаю. Встреча перешла в праздничную.
Приехал Томас Бредли с женой, привезя с собой богатого филадельфийского финансиста Уильяма Бингхэма и его молодую миловидную жену; виргинца Уильяма Шорта, служившего у Джефферсона секретарем и проживавшего во французской семье в соседней деревне Сен-Жермен с целью изучения языка. С Франклином прибыла мадам Гельвециус. Абигейл считала ее приятной гостьей, чья любовь к американским друзьям обладала способностью озарить светом замок графа Руо.
Хорошо, что у Абигейл был такой тесный американский кружок. Она почти не общалась с французами, поскольку ей было трудно вести увлекательную беседу на французском языке; помехой была также практика, требовавшая, чтобы наносивший первым визит оставлял свою визитную карточку. Наконец, собравшись с силами, она объехала полдюжины домов и оставила там свои карточки. В течение следующих недель наносившие ответные визиты леди оставляли свои карточки на серебряном подносе на столе из оникса, стоявшем в прихожей. Этим и ограничивались светские контакты.
Верно, все так бы и осталось, не будь маркизы Адриенны де Лафайет. Джон познакомился с маркизом во время его службы под началом Вашингтона. Однажды Лафайет[43] доставил Абигейл письма от Джона. Абигейл и Нэб нанесли визит, и ехавший с грумом дворецкий отнес их карточки. Едва успела карета отъехать от подъезда, как подбежал слуга и сообщил, что маркиза рада их видеть.
Действительно, маркиза спустилась к входной двери. Свободно, на правах старого друга она взяла Абигейл за руку и расцеловала в обе щеки.
43