Абигейл и Джон отмалчивались, скрывая свою озабоченность. Их окружала тьма зимней ночи. Джон подошел к окну, посмотрел на застывшие кусты роз, посаженных Абигейл. Не оборачиваясь, он заговорил:
— Когда придет официальное извещение о моем избрании, мне лучше поехать одному в Нью-Йорк. Джон Джей изъявил готовность предоставить жилье в его доме. Таким образом, я смогу созвать сенат, как только соберется кворум. После того как Конгресс определит оклад президента и мой, я займусь поисками подходящего дома для семьи…
Абигейл почувствовала, как слезы набежали на ее глаза. Что бы ни происходило, ее удел предопределен: она остается в одиночестве, ей придется заниматься севом, нанимать работников, платить долги.
Джон пересек комнату, сел и прижался к ней.
— Это ненадолго, всего на несколько месяцев. Потом у нас будет подходящий дом, а рядом Нэб и ее два сына. Мой брат Питер согласился взять под свой контроль ферму после твоего отъезда ко мне.
Лишь 12 апреля в Брейнтри пришло официальное извещение Конгресса об избрании Джона вице-президентом Соединенных Штатов. На следующий день Джон и Абигейл прибыли в Бостон в сопровождении эскорта легкой кавалерии. В тот момент, когда они въехали в город, зазвонили колокола и улицы наполнились зеваками. Легкая кавалерия Роксбери сменила почетную гвардию Брейнтри, сопроводив карету Адамсов к особняку Джона Хэнкока.
Джон попрощался с Абигейл на пороге особняка Хэнкока. Слова расставания потонули в салюте мушкетов. Когда Джон выезжал на Коннектикутскую дорогу, толпа вновь зашумела и происходящее напомнило Абигейл день отъезда Джона, кузена Сэма, Роберта Трита Пейна и Томаса Кашинга 10 августа 1774 года на первое заседание Конгресса в Филадельфии.
Она села в свою карету и отправилась домой.
Весна была запоздалой и холодной, прокорм скота требовал средств. Абигейл хотела продать несколько коров, но покупателей не находилось.
Она посадила два десятка фруктовых саженцев, присланных Джоном из Нью-Йорка, укрепила ограждение луга, где паслись овцы. Когда Брислер доставил коня Джона из Нью-Йорка, она попыталась продать его за семьдесят долларов, но никто не захотел платить такую сумму. В ее обязанность вошло наблюдение за старым хлевом и выгон коров на пастбище. Абигейл не сетовала на трудности, потому что масло и сыр пользовались хорошим спросом. За счет получаемых от их продажи денег она нанимала работников. Коттон Тафтс купил трех телок и десять ягнят, что укрепляло положение молочной фермы.
Выборные лица города ввели новый налог. В тот же вечер после ужина пришел Питер.
— Сестра Абигейл, я не могу больше заниматься фермой.
— Питер, но ты ведь обещал?
— Доходы от нее не покроют налоги.
— В таком случае забери часть овец.
— Нет, сестра. Я помогу чем могу, но не хочу брать на себя ответственность. Братец Джон считает меня либо дураком, либо батраком.
Абигейл вздохнула:
— Я в таком же положении, Питер. Мы можем стараться сделать как лучше, а затем подчиняться обстоятельствам.
Питер ушел, не дав ответа. В дополнение был наложен обременительный приходской налог. Одна корова пала, другие отелились с запозданием, накопился долг работникам, задержана Брислеру зарплата за полгода.
Сестра Мэри приехала в подавленном настроении. Маленькая ферма Ричарда Кранча не в состоянии обеспечить семью. Мэри продала свою долю имущества в Уэймауте. Что делать дальше?
Абигейл поднялась в свою спальню и достала из секретера десять золотых гиней.
— Мы вскоре получим положенное Джону. Используй это золото, чтобы пережить трудные времена. Не будем больше говорить о них.
Поездка Джона в Нью-Йорк была внешне приятной. При въезде в штат его ожидал отряд легкой кавалерии, Уэстчестера в качестве почетного сопровождения до Кингс-Бридж на северной окраине Манхэттена. Затем его встретили члены комитета конгрессменов и частные граждане, ожидавшие в каретах и верхом, но от него так и не потребовали присяги при вступлении в должность. 21 апреля он явился в отремонтированный зал Федерации, и сенаторы Калеб Стронг от Массачусетса и Ральф Изард от Южной Каролины торжественно ввели его в сенат. Палата была в архитектурном отношении превосходна. В каждую из ее боковых стен был врезан красивый камин из местного мрамора. На северной стене имелось три высоких окна, задрапированных темно-красными занавесями. Под средним окном находилась платформа с креслом для председателя, над ним нависал балдахин такого же темно-красного цвета. Три двери противоположной стены выходили на портик Уолл-стрит. Здесь сенатор Джон Лангдон от Нью-Хэмпшира обратился к Джону перед собравшимися сенаторами: