Впрочем, молчать дольше минуты-другой Доара не умела и скоро начала мурлыкать себе под нос какую-то песенку. Союн не возражал. Ему нравилось, как она все время «журчит». Сам он, и верно, не любил участвовать в болтовне, но Доара без проблем болтала за них обоих.
Наконец они добрались до склона над овражком, где Союн построил шалаш. Перед входом чернело кострище, но костер уже догорел. Никто не вышел им навстречу. Никакой магии не чувствовалось вокруг, сигнальная сеть, оставленная Союном, тоже безмолвствовала.
«Сбежал, — подумал Союн. — Или издох».
— Здесь, что ли? — спросила Доара, недоверчиво поглядела на мужа. — Ногу сломал? Так надо было лубки взять, что ж ты мне не сказал!
С этим упреком она нырнула в шалаш — быстрее, чем Союн успел поймать ее за руку и предупредить.
Торопливо он заглянул следом, успев за эту секунду выругать себя последними словами.
Драконыш — все еще в виде девочки, закутанной в куртку Союна, — лежал на подстилке из сосновых веток, глаза его были закрыты. Ну точно, издох. Не надо было оставлять одного на два дня. Они крепкие твари, но всему есть предел.
— Ох ты бедняжка, — Доара тут же начала хлопотать над девочкой. — Совсем ослабела... Сердечко еле бьется... Союн, откуда она взялась? Где ее одежда?
— Это не ребенок, — сказал Союн. — Это дракон. Мелкий. Превратился у меня на глазах. Сказал, сестры научили. В мальчика не может, только в девочку.
Доара бросила на Союна испуганный и недоверчивый взгляд. В отличие от мужа, она никогда не имела дела с живыми драконами. Потом, увидев, что он не шутит, прикрыла рот рукой, изумленно выдыхая:
— Во имя вольного неба! Когда ты ее нашел?
— Два дня назад, когда обследовал тушу.
— И она все это время была здесь?
— Я оставил воды и убил зайца.
Заячьей тушки нигде не было видно: должно быть, превратился обратно в дракона и слопал. А вот берестяной туесок стоял у стены, воды там еще оставалось на донышке.
— Ну хоть так, — к Доаре вроде бы возвращалось самообладание. — Значит, она говорит по-нашему?
— Он.
— Ну уж, если она выглядит, как девочка, я и буду называть ее девочкой!
— Это временное тело, сотканное из магии.
— Я глупая женщина, и вашей-то магии не понимаю, где уж мне драконью!
— Это не ребенок, — снова повторил Союн. — Будь осторожна.
Доара поглядела на мужа с иронией, сердито сказала:
— Ну, раз уж привел меня сюда, верно, хотел, чтобы я о ней позаботилась? Тогда уж не мельтеши. Лучше разведи костер и принеси воды, я ее оботру. У нее жар, похоже. Хотя стой, в чем ты принесешь...
Союн молча показал ей висящий через плечо бурдюк. Как она его раньше не заметила? Все-таки Доара иногда бывала ужасно рассеянной.
— Какой же ты у меня умница! А у меня только пузырь... — она имела в виду очищенный бычий пузырь, в котором иногда брала с собой воду. — Ну тогда сможешь еще воды подогреть чарами? Сделаю горячий отвар, напою ее.
Союн кивнул. Прежде чем выйти к ручью за водой, он громко и раздельно сказал:
— Драконыш, если ее хоть когтем тронешь — буду пытать тебя, пока сам не взмолишься, чтобы убил!
— Ой, ну все! Она сейчас и пошевелиться-то не может, — сердито сказала Доара. — А ты пугать!
***
Драконыш не тронул Доару когтем. Он и в себя-то пришел не сразу, а когда пришел, не мог есть твердую пищу, только цедил приготовленные Доарой отвары.
Лишь через несколько дней он поднялся на ноги, но стоял на них еле-еле.
Себя он вел вежливо, почти подобострастно. Выполнял все, что говорила ему Доара, слабо улыбался ей. Неудивительно, что Доара растаяла. Да и сам Союн начал думать, что, пожалуй, прямо сейчас от драконыша можно беды не ждать. Тигрята вон, говорят, тоже смирные, пока мелкие. А медвежонок даже может вырасти смирным, если кормить его только медом и фруктами, не давая мяса.
Доара и Союн, конечно, не могли оставаться в шалаше непрерывно: пошли бы разговоры. Союн взял на себя и на свой отряд обязанность время от времени обходить драконью тушу, чистить вокруг от тварей и магии, которая продолжала просачиваться — никто кроме него не хотел этого делать. Это давало им с Доарой предлог иногда отлучаться (он брал ее якобы для сбора грибов и редких трав). Но от дракона оставалось все меньше, твари попадались все реже, да и грибы перестали вырастать с прежней густотой.
Тогда Доара быстро придумала, как показать их найденыша людям, чтобы никто не удивлялся. Она воспользовалась тем, что в ее родном Клане Крота-и-Овса тоже недавно был мор, и они пострадали еще больше: у них ведь меньше тоннелей, люди живут гуще.
— Ты — моя двоюродная сестра, — наставляла Доара девочку. — Зовут тебя... Как хочешь? Все равно? Ну, тогда будет Суяра, у меня была подружка Суяра в детстве... Сокращенно — Суйри. Твои родители умерли от мора. Твою мать звали... Дай подумаю... Арсанна, дочь Рахата. Рахат — мой дед, он давно умер, а моя сестра Арсанна умерла еще до мора и детей у нее не было, но вряд ли это сейчас проверят. Тебя отвезли подальше в лес и бросили, чтобы никого не заразила. Всю весну и лето ты скиталась по лесу. Сначала ждала, боялась, что заболеешь, потом просто заблудилась и не знала, куда выйти... В конце концов увидела рухнувшего дракона, поняла, что кто-нибудь явится разделывать тушу и стала рядом. Так и встретила Союна. А он побоялся сразу вести тебя в лагерь, сперва привел меня, чтобы я убедилась, что ты правда не болела.