Скрягин Александр
Те, кто не умеет считать
Александр Скрягин
Те, кто не умеет считать
"Что же делать? Что же, черт возьми, теперь делать?" - билось у меня в голове, пока маленький красно-белый трамвай не спеша вез меня по тихим утренним улицам нашего города. Я стоял на задней площадке и всматривался в проплывающие мимо дома, скверы и памятники. Неужели это уже началось?
Свернув на тихую боковую улочку, трамвай мягко остановился у стоящего в фиолетовой тени раскидистых тополей белого здания в стиле позднего барокко с черной стеклянной вывеской у входа: ИНСТИТУТ СВЯЗИ С ВНЕЗЕМНЫМИ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ, - места моей работы.
Я постоял несколько минут на трамвайной остановке и внимательно осмотрелся вокруг.
Нет, все было как всегда...
Ночью прошел дождь. Блестел влажный асфальт, и в воздухе стоял такой аромат, будто по улице только что пробежала и скрылась за углом нарядная стайка самых красивых в мире девушек. На черной и влажной от дождя пешеходной дорожке между тополями стояли лужи, в которых весело размножался старый добрый дачный фитопланктон. Шла жизнь.
Гордо восседающая за синим боковым стеклом девушка перевела регулятор, трамвай медленно тронулся с места, и из-под его дуги вырвался сноп ярких праздничных искр...
Я повернулся и направился к высоким входным дверям. Закрыв за собой искусное сооружение из старого, отполированного временем гнутого дерева и вставленных в него ограненных кусков толстого стекла, тихо и мелодично звеневших, когда дверь приходила в движение, я очутился в сумрачном после яркого дневного света вестибюле моего института.
Да, все было как всегда...
Широкая парадная лестница, устланная бесконечным красным ковром, прижатым к ступеням длинными никелированными стержнями, направо стеклянные двери буфета, за которыми в уютном зеленом полумраке среди стен, отделанных под пещеру, поглощал бутерброды с селедкой Гера Барчиковский, налево от входа - скучала Мария Ивановна за аптечным прилавком, под крышкой которого белели унылые таблетки, а сверху лежал яркий оранжево-белый тюбик с кремом для бритья и большая коробка с сушеной черемухой. Нет, ничего не изменилось. Решительно ничего!..
И тут в голове у меня мелькнула смутная мысль...
Я бы поймал эту мысль, если бы не шедшая навстречу и улыбающаяся мне... королева Геля, Геля Полякова, секретарша институтской приемной.
- Здравствуйте, Станислав Александрович! Почему не заходите к нам? Мы даже соскучились... - обратилась она ко мне, чего не делала ни разу за все десять лет моей работы в институте. Я обращался. И не раз. Она - нет, а об этом я не то, чтобы мечтал, но все же...
Она сказала: "Мы соскучились", но это, безусловно, означало: "Я... Я соскучилась!"
- Да знаешь, Геля, дела... все как-то... Но сегодня я как раз собирался зайти к вам и узнать, как вы живете... Честное слово, еще утром я сказал себе; "Сегодня надо обязательно зайти и узнать, как там Геля поживает!.."
Когда я кончил свою вдохновенную речь, Геля рассмеялась: она поняла, конечно, что все это я придумал сию минуту, но все равно ей было приятно, что я говорил...
- Так мы вас ждем... Приходите! - сказала она и медленно пошла по коридору. Я смотрел ей вслед. От меня, стуча каблучками, уходила, оставив едва ощутимый таинственный аромат духов, тридцатипятилетняя и древняя земная цивилизация, одетая в темно-синее в мелкий белый горошек платье и светлые весенние чулки.
Может быть, я ждал этих слов десять лет, но, стоя в институтском вестибюле и смотря вслед уходящей Геле, я поймал себя на мысли, что радуюсь, но как-то не очень. Потому что то, что произошло, было не так. Потому что я не понимал, отчего после десяти лет безразличия Геля вдруг стала скучать обо мне...
Что-то сегодня все-таки случилось!..
Геля...
Но прежде было что-то еще...
Что-то было!..
Я поднялся по широкой лестнице наверх, миновал холл с креслами, журнальным столиком и двумя пальмами и протянул руку к темной полированной двери с металлической табличкой N_001.
За длинным столом сидели руководитель института академик Мельников и мой коллега - начальник отдела пан Пепел. Сидели и молчали.
- Есть что-нибудь? - выдохнул я.
Мельников, не отвечая, поднялся из-за стола и подошел к раскрытому в институтский сад окну кабинета, в которое заглядывала тяжелая темно-фиолетовая сирень.
- Ничего, Стае, ничего, - безнадежно проговорил пан Пепел. - Мы не можем расшифровать их передачу.
И я понял, что с того самого момента, когда вчера, вернее, сегодня ночью в четыре утра, ощутив, что все равно уже ничего не соображаю, отправился домой, и до того, как снова открыл темную полированную дверь с табличкой N_001, я в глубине души ожидал, что, войдя к Мельникову, услышу: все в порядке.
- Но не это самое страшное, Стае, - сказал Мельников. - Самое страшное в том, что математический анализ показывает, что этого и нельзя сделать... Их передачу расшифровать невозможно.
- Как невозможно? Что значит нельзя? Почему нельзя? - ошеломленно проговорил я.
- Вот так, нельзя в ПРИНЦИПЕ!
- Что значит в принципе? В принципе невозможно расшифровать такое сообщение, которое не содержит информации... Что же, вы хотите сказать... - начал было я и замолчал, так невероятно и страшно было то, что должно было следовать дальше.
- Да, сегодня ночью Барчиковский с помощью ЭВМ строго доказал теорему, согласно которой полученная нами совокупность сигналов не может содержать в себе НИКАКОЙ информации, - сказал Мельников и протянул мне два редко исписанных черными значками листка бумаги. - Никакой. В принципе. Не может.