- Ошибка?
- Ошибки здесь нет.
Я смотрел на лежащие передо мной листки, и мою душу наполняло очень нехорошее чувство.
- А фронт преобразования материи? - наконец спросил я.
- Фронт по-прежнему наступает...
- А у нас что-нибудь заметно? Как стабильность материи у нас?
- У нас вроде бы все нормально. Проверяем все время, но пока ни малейших отклонений не обнаружено. Физические характеристики материи в пределах планеты Земля устойчивы.
- Ну хоть это, слава богу, - вздохнул я и неожиданно понял, какая мысль пробивалась мне в сознание, когда я увидел Гелю Полякову. Перед глазами у меня возникла картина, увиденная мной четверть часа назад: гордо восседающая за синим боковым стеклом девушка перевела регулятор, трамвай медленно покатился по рельсам, и из-под трамвайной дуги вырвался сноп ярких праздничных искр. И вот в них-то было все дело! Искры были какими-то странными, необычными... Ну да, они были... РОЗОВЫМИ! Они были ярко-розовыми!
- Пан Пепел, какого цвета искры бывают у трамвайной дуги? - спросил я.
- Искры? При чем здесь искры? - недоуменно поднял на меня глаза пан Пепел и насторожился. - Ну, вероятно, это зависит от нескольких факторов: наличия атмосферного электричества, свойств проводника. Но вообще, мне кажется, искры у трамвая бывают голубые, ну, может быть, синие... какие же еще? - совсем неуверенно проговорил он. - Как вы считаете, Геннадий Иванович?
- Да что вы, уважаемый пан Пепел, - тоже как-то робко возразил Мельников, - уж скорее зеленые... ну, салатные там.
Мы переглянулись, и Мельников потянулся к селектору.
Через семь минут в кабинет вошла Геля и положила перед ним белый листок с напечатанными на нем несколькими строчками.
- Так, с учетом свойств проводников, используемых в городской трамвайной сети, и состоянием атмосферы на 9:30 цвет искр должен быть... желтым, желтым! - почему-то удивленно обвел нас взглядом Мельников. - Вы слышите, Станислав Александрович? А собственно, в чем дело?
Наш разговор, наверное, мог бы показаться глупым и смешным, если бы он происходил в другое время. Но сейчас он приобретал страшноватый оттенок. Потому что где-то на окраине Вселенной рвалась на куски материя и гасли звезды. Фронт преобразования материи, который вели объединенными силами человеческая и лаутянская цивилизации, натолкнулся на встречный фронт преобразования какой-то другой, не менее, а может быть, и более развитой цивилизации.
Она вела, подобно нам, интегрирование времени и пространства и производила еще какие-то непонятные для нас преобразования. И было не исключено, что эти преобразования могли воздействовать и на ту космическую материю, которая именовалась планетой Земля.
И, может быть, в эту самую минуту незамеченные нами происходили изменения окружающего нас мира: сходили со своих орбит электроны, и меняли свой цвет кварки, розовели трамвайные искры, и неожиданно для самой себя начинала скучать о прежде совершенно безразличном ей человеке Гелена Полякова. И мы не знали, чем же в конце концов все это может кончиться...
Когда произошло столкновение с чужим фронтом преобразования материи, пусть даже не совсем понятным для нас, особых беспокойств не возникло. Мы уже имели опыт установления контактов с лаутянской и гер-гертармейской цивилизациями, с которыми столкнулись подобным же образом. В их сторону был послан мощный сверхсветовой сигнал, содержащий математически закодированную информацию о нашей цивилизации.
Мы не боялись, что нас не поймут: мир един, его основные законы одинаковы для всех. Математические закономерности едины для всей Вселенной.
Практика подтвердила наши расчеты. С лаутянской и гер-гертармейской цивилизацией был установлен контакт.
Так же мы поступили и когда столкнулись на окраине Вселенной с наступающим фронтом неизвестной культуры. Почти одновременно мы, как и ожидалось, получили встречный мощный сигнал от неизвестной цивилизации.
И вот, оказалось, что он не несет и в принципе не может нести в себе никакой информации.
Ошибки не было.
Мы не верили в существование агрессивных высокоразвитых цивилизаций: это противоречило всем нашим представлениям.
Но чужой фронт преобразований продолжал двигаться. Мы были уверены, что они приостановят его, как только, получив наш сигнал, поймут, что натолкнулись на существование в этом секторе Вселенной разумной жизни. А вместо этого к нам пришел сигнал, не содержащий никакой информации. Пустой звук. Телеграмма, содержащая бессмысленный набор слов и предназначенная, может быть, для того, чтобы, усыпив нашу бдительность, продолжать в своих враждебных для нас целях перестройку материи, пока мы будем напрасно ломать голову над ее дешифровкой.
"Неужели все обстоит именно так?" - спрашивал я себя. Я искал другого ответа и не находил.
- Слушайте, а может быть, мы все-таки не можем найти ключ к дешифровке? - с какой-то новой интонацией в голосе произнес пан Пепел.
- Вы же сами видели: доказательство строгое. С математической точки зрения, этот сигнал не может содержать никакой информации, - тихо произнес Мельников. - Ну, проверьте еще раз, если хотите...
- Я не о том, - с необычной для себя живостью прервал его пан Пепел. Мне в голову пришла вот какая идея. Наша математика исходит из того простого факта, что мир состоит из отдельных предметов, которые можно подсчитать, а если, допустим, в их мире этого нельзя сделать, а?
- Как нельзя?! - воскликнул я. - Ведь фундаментальные свойства мира должны быть везде одинаковыми!
- Это так. Но на Земле, скажем, организмам для выживания необходимо было твердо усвоить то, что мир СОСТОИТ ИЗ ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ, которых надо было сначала бояться, догонять и кушать, а затем считать, складывать, умножать, делить, логарифмировать и так далее, если разумные существа хотели успешно жить.