— Отвык? — понял его движение по-своему Гонта.
— Наверное, — сказал Нестеров. — Но тут еще другое… Куда мы сейчас едем?
— В безопасное место.
— Разве такое место для меня существует? — уныло произнес Нестеров.
— И даже не одно, — засмеялся Гонта. — Ты не огорчайся заранее, все будет в порядке.
Продравшись сквозь пробки Садового кольца, «Тойота» свернула на набережную Москвы-реки и вскоре через механические ворота въехала в тихий зеленый двор за каменной оградой, непроницаемой для любопытных взглядов снаружи. Нестеров вылез первым и с любопытством огляделся:
— Где мы?
— Мы на суверенной территории научно-исследовательского института, — торжественно объявил Гонта, — на крохотном островке разумной добродетели, как выражается наш уважаемый Магистр.
— Кто?
— Сейчас ты с ним познакомишься.
Вслед за Гонтой Нестеров прошел в прохладный холл, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж и оказался перед тяжелой дубовой дверью кабинета с табличкой: «Рыбаков Валерий Павлович. Член-корреспондент РАН».
— Он и есть Магистр? — спросил Нестеров.
— Он и есть, — подтвердил Гонта. — Но тебе лучше величать его по имени-отчеству. Прошу!
Картинным жестом распахнув дверь, он ввел Нестерова в просторный кабинет, где за столом сидел человек с пышной седой шевелюрой.
— Ну, прибыли наконец, — буднично сказал хозяин кабинета, вставая им навстречу. — Здравствуйте, Олег Сергеевич, проходите, садитесь. Кофейку не желаете? Только что вскипел. Гонта, дорогой, угостите нашего гостя!
С этих самых первых секунд Магистр произвел на Нестерова удивительное впечатление. Он источал вокруг себя атмосферу такой надежности, что все тревоги и проблемы Нестерова отодвинулись далеко-далеко. Нет, Нестеров не позабыл о них совсем, но сейчас они казались ему почти несущественными. Испытанное впервые за много месяцев ощущение, которым он сейчас исполнился, вполне можно было назвать оптимизмом. Тому способствовала и обстановка кабинета. Здесь пахло, почти как на рабочем месте Нестерова. Собственно, это был не столько запах, но совершенно особая аура учреждения, в котором нормальные люди занимаются незаметным для подавляющего большинства сограждан, но очень важным и интересным делом. Только теперь Нестеров понял, насколько сильно тосковал по этому ощущению.
Они расположились на креслах вокруг низкого столика. Нестеров вдыхал полузабытый аромат свежесваренного кофе и старался удержать рвущиеся наружу вопросы, понимая, что времени их задавать у него будет более чем достаточно.
— В общих чертах ваша история мне известна, — сказал Магистр. — Однако с деталями я не знаком. И мне представляется, что детали как раз могут оказаться чрезвычайно интересными. Будьте любезны, расскажите, пожалуйста, все с самого начала. И как можно подробнее.
Вздохнув, Нестеров принялся рассказывать.
— Ну вот, пожалуй, и все, — закончил он спустя полчаса и одним глотком выпил остывший кофе. — А теперь скажите мне честно: неужели все, что со мной случилось, из-за этой проклятой статьи в журнале? Как вообще такое может быть?
— Не совсем, — покачал головой Магистр. — Хотя статья, разумеется, сыграла в вашей судьбе определенную роль. Но источник ваших главных бед все же не она, а та самая рукопись Барки, которую вы упомянули. Как, кстати, она точно называется?
— «Истоки небесные и земные, анналы света и тьмы, материя первозданная, укрытая Творцом от ока человеческого», — без запинки проговорил Нестеров и увидел, что Магистр и Гонта быстро и печально переглянулись друг с другом, а потом Магистр задал тот же вопрос, что два дня назад задавал и Гонта:
— Где она сейчас находится?
— Думаю, что в архиве, — ответил Нестеров.
— Сомневаюсь, — озабоченно пробормотал Магистр. — Хотя проверить все же не мешает, чем черт не шутит — вдруг повезет! Нет, вряд ли!
— Да что же в ней такого, в этой рукописи?! — воскликнул Нестеров.
— А вы разве сами ее не читали? — удивился Магистр.
— Рукопись зашифрована. Причем, как мне показалось, разными ключами. И я совсем недавно начал с ней работать. Я читал рукопись небольшими кусками, выбирая места, с расшифровкой которых мне удавалось справиться, — чуть-чуть вначале, кое-что в середине и немного в конце. Рукопись построена немного необычно. Диалог Барки с неким высшим существом (разумеется, вымышленным, — это просто авторский прием) перемежается его собственными монологами. Он довольно много рассуждает о людях и нелюдях. Кстати, насколько я понял, книга Барки написана раньше, чем трактат, на основании которого я написал свою статью. Следовательно, это именно Барка автор теории человеческих видов?
— Автор не он, — заметил Магистр. — И тот ваш трактат не написан, а переписан, скопирован. Но это неважно. Что вам еще удалось понять у Барки?
— В середине, насколько я понял, говорилось о каких-то путешествиях, совершенных вместе с тем самым высшим существом. А в заключительной части — но я с трудом разобрал только две первые страницы — упоминается о некоем устройстве, которое Барка называет принципикум. Нечто вроде философского камня, к тому же обладающего свойствами индикатора, позволяющего определять хищников.
Гонта негромко и как-то печально засмеялся, и Нестеров смутился:
— Вот именно! Полная ерунда!
— Я не над этим смеюсь, — возразил Гонта. — Ты действительно разобрался не до конца. Все обстоит ровным счетом наоборот. Чтобы идентифицировать хищника, нет никакой нужды в приборах или индикаторах. Во-первых, от него и так зверем разит за версту, любой селект… ну, это неважно. А во-вторых, они выдают себя своими действиями. Неужели вы. историк, затруднитесь в определении «хищник или нет» в отношении какого-нибудь славного правителя прошлого? Как отдаленного, так и не очень. Нет, принципикум — это действительно индикатор, но его назначение в идентификации не хищников, а селектов. Хотя я сильно сомневаюсь, что им удалось его создать.
Нестеров собрался было возразить: в рукописи речь все же шла именно о хищниках, в этом он был абсолютно уверен, но то, что его собеседников интересовало совсем иное, подтолкнуло его мысли в ином направлении.