– Что ж, подсознательные реакции угадать можно, это вопрос ума. А вот стоит ли этим пользоваться – вопрос этики. Еще раз извините.
– Да Мод же! Погодите. Мы оба хотим одного. Препятствует какая-то абстрактная идея. Идея нехорошая, если она мучает двух хороших людей. Бросьте вы ее!
– Сережа, дело не в идее. Я не хочу, чтобы мы мучились еще больше, хотя и по-другому, понимаете?
– Перемена рода мучений есть отдых.
Она снисходительно рассмеялась.
– Каламбуры не всегда есть довод.
– Если чувствам мешает разум, его нужно обезвредить путем запутывания, – цинично сообщил я.
И перестарался.
Мод поморщилась, отвернулась, явно собираясь уйти. Но медлила, медлила. Я смотрел на нее, и во мне вскипало древнее бешенство.
Вот, стоит здесь, изящная, с высокой прической, так подчеркивающей изгиб шеи, неотразимый для истинного самурая… Гордая голова в пол-оборота, нервный вырез ноздри… Белые плечи без признаков загара…
Для кого все? Бесплодный цветок, штамбовая роза. У меня не оставалось сомнений в том, что ее влечет не только Кронос. Ее влечет ко мне. Ко мне, а не Круклису, им она только прикрывалась.
Но сколько можно! Так не должно быть в природе. Наступал час зверя. Юноши! Природа с нами заодно, не сомневайтесь. Слабый пол не может устоять, нужно только завестись как следует. Подавить мощью чувства. И не отступать. Истинно вам сообщаю, верьте моему опыту.
– Стой, умная! – свирепо приказал я.
Мод испуганно замерла. Тогда я схватил ее и поцеловал. Раз, другой, третий. В шею, душистые волосы, не защищенно вздрагивающую спину. У женщин столько ахиллесовых пяток!
Но потом отскочил. Трусливо-трусливо, ожидая самых скверных последствий. Весь пыл-жар мгновенно испарился. Скажи она тогда какой-нибудь «брысь», я бы и поплелся, повесив хвост, с самооценкой павиана.
Как ни странно, этого не произошло. Случилось то, чего я никак не ожидал.
Мод медленно обернулась. В ее глазищах плескалось целое море смеха.
– Что, страшно, мудрейший? А вот взгрею!
Я сел на диван. Потом вскочил и бросился к ней. Но был мягко остановлен руками в длинных бальных перчатках.
– Будут инсайты.
– Ой, умру от страха!
– Изнуряющие.
– Мне эти инсайты… Что касается изнурения – это остроумно. Мод, милая, не могу я без тебя, такая вот ерунда приключилась. Банально, правда?
– Нет, нет, продолжайте. Только пальцы мне не раздавите, хорошо?
Я выпустил пальцы, но схватил ее всю, как зяблика. Вдруг передумает?
– Серж… – пискнула Мод.
– Что?
– Я не смогу быть с тобой… долго.
– А вот это мы посмотрим!
Помню, все смущенно расступались.
– Кого обнимаешь, дальтоник?! – удивилась Зара.
– Не знаю, – искренне сказал я. – И это чревато.
– Как? Уже?!
Больше она слов не нашла. Я бы и сам расстроился от такого непостоянства, вероломства, коварства, лжи, вероломства, подлости и несдержанности. Цена моих клятв превращалась в ноль, репутация гибла самым плачевным образом. Но меня это не трогало.
Волновало другое – переходы.
На станции Гравитон-4 и без того очень длинные переходы, а в тот раз по бесконечности они просто сравнялись со знаменитым кольцом Мебиуса.
Пару раз мы упали – на эскалаторе, и кажется, в агрегатном отсеке. Как нас туда занесло, не могу сказать. Помню запертый люк «Туарега», извиняющийся голос Джекила. А еще – Майкла, камердинера Мод. Он шел за нами, деловито подбирал вещи хозяйки и поскрипывал. Неодобрительно так, по-стариковски.
– Слушай, – сказал я, – отстань. Будь человеком.
– Сам хочу, – неожиданно признался робот.
– Что?! Молод еще.
Задыхаясь от поцелуев, мы наконец ввалились в мою каюту.
– Тебе помочь? – спросил я.
Мод развеселилась.
– Да что еще снимать-то?
– Как – что? Вот эта штука совершенно ни к чему. И вот эта.
Мод порозовела невероятно. Я так не умею.
4. Инсайт. 543 год до Рождества Христова
Пыль и безветрие.
Выцветшее небо над поникшими пальмами. Тень, кишащая мухами. Тяжкие испарения сохнущего болота. Звенящая в ушах тишина. И жара, жара. Удушающая жара. Даже птицы примолкли.
Знойный воздух поднимается вверх. В мареве все плывет, колеблется. Колеблется все, кроме человека в лохмотьях. Он стоит очень близко. Голову склонил на бок. Смотрит участливо. Держит меня за локоть твердыми пальцами.
Рот его открывается и закрывается.
Он говорит, говорит, говорит. Надоедливый голос, булькающие слова странного языка. Древнего языка. Языка синей глины, белых лотосов. Палящих, раскаленных пустынь, ледяных поднебесных гор, мутных рек. Вечной и душной зелени джунглей, бесконечных морских волн, облизывающих песчаные губы берегов. Языка жестоких правителей, запуганных мужчин, покорных женщин. Языка сумрачных, безумных богов. Или непостижимо мудрых.