– Может, я и не писательница вовсе.
– Да вы что? Писательница, и очень хорошая.
Я пошла в туалет. Как всегда, мне было достаточно услышать Нино, чтобы понять, как сильно я отстала. «Надо исправляться, – думала я. – Как только я могла докатиться до такого?» Конечно, я могла поиграть словами, сделав вид, что интересуюсь этим вопросом и хоть сколько-то в нем разбираюсь. Но дальше так нельзя: я выучила слишком много бесполезного и слишком мало нужного. Стоило мне расстаться с Франко, как я тут же потеряла даже тот малый интерес к окружающей действительности, который он успел мне привить. Отношения с Пьетро в этом плане ничего не меняли: его эти проблемы совершенно не интересовали. Насколько же все-таки Пьетро отличался от своего отца, от сестры и матери. А особенно – от Нино. С Пьетро я бы никогда не написала свою повесть, которую он до сих пор и в руки-то взять побаивается, – как же, такое нарушение академического канона. Или я преувеличиваю? Может, я сама во всем виновата? Виновата моя ограниченность? Если я за что-то берусь, то концентрируюсь на чем-то одном, а об остальном напрочь забываю. Но довольно, теперь все будет по-другому. Скорее бы закончился этот скучный вечер! Я утащу Нино с собой, мы будем гулять всю ночь, и я спрошу его, какие книги надо прочитать. Какие фильмы посмотреть, какую музыку послушать. А потом возьму его под руку и скажу, что мне холодно… Бессвязные мысли, обрывочные мечты – за ними я прятала свое волнение. На самом деле я думала об одном: «Быть может, это мой единственный шанс… Вдруг завтра он уедет и больше я его никогда не увижу».
Я со злостью посмотрела на себя в зеркало. Лицо было уставшее, на лбу – прыщи, под глазами – синяки, предвестники месячных. «Я уродина, коротышка, и грудь у меня слишком большая. Давно пора признать, что я никогда ему не нравилась. Не случайно же он выбрал Лилу». Выбрал – и что с того? «Она действительно как-то неправильно устроена, даже в сексе», – сказал он. Зря я свернула разговор. Надо было проявить интерес, дать ему развить мысль. Если он вернется к этой теме, я рискну. Усмехнусь и спрошу: «Что значит «неправильно устроена в сексе»? Расскажи, а то вдруг мне тоже нужно исправиться?» Я с отвращением вспомнила то, что произошло между мной и его отцом на пляже Маронти. Вспомнила секс с Франко на его узкой кровати в студенческой комнатке в Пизе. Вдруг я тоже что-то делала не так, и он это заметил, но тактично промолчал? А вдруг сегодня вечером я окажусь в постели с Нино, снова окажусь не на высоте, он подумает: «Эта тоже неправильно устроена, не лучше Лины» – и станет обсуждать меня со своими подружками из университета, а то и с Мариарозой?
Я понимала, что он сказал гадость, и знала, что не должна была ему этого спускать. «От этого неправильного секса, – должна была сказать я, – того самого, о котором ты сейчас говоришь такое, родился твой сын, малыш Дженнаро, очень умный мальчик. Как ты можешь так рассуждать? И вообще, кому судить, кто правильно устроен, а кто неправильно. Лила ради тебя поломала свою жизнь!» Я решила: как только избавлюсь от Аделе с другом и Нино пойдет провожать меня в гостиницу, сама вернусь к тому разговору и все ему выскажу.
Я вернулась в зал и обнаружила, что за время моего отсутствия произошли кое-какие перемены. Свекровь увидела меня, замахала мне рукой и весело крикнула: «А вот и сюрприз! Прибыл наконец-то!» Сюрпризом оказался Пьетро: он сидел с ней рядом.
6
Мой жених подскочил ко мне и заключил меня в объятия. Я никогда ничего не рассказывала ему про Нино. Мельком упоминала Антонио, намекала на отношения с Франко, о которых, впрочем, в нашей студенческой среде и так все знали. Но имени Нино я даже не называла. Это была моя больная тема, и мысли о ней причиняли мне грусть и стыд. Говорить о нем значило признать, что я всегда любила только его, любила так, как никогда не полюблю Пьетро. К тому же для полноты картины пришлось бы рассказать о Лиле, об Искье, а то и о том, что эпизод секса со зрелым мужчиной из моей книги – описание реального опыта на Маронти, следствие решения, которое приняла тогда убитая горем девчонка и которое теперь, по прошествии лет, казалось ей такой мерзостью. В общем, лучше было держать свои тайны при себе. Зато, если бы Пьетро все знал, он сразу догадался бы, почему я совсем не обрадовалась, увидев его.
Он сидел во главе стола, между матерью и Нино, жадно ел бифштекс, пил вино, но в то же время с тревогой поглядывал на меня, понимая, что настроение у меня плохое. Конечно, он чувствовал себя виноватым за то, что не смог приехать раньше и пропустил такое важное в моей жизни событие. Наверняка он боялся, что я обижусь, решив, что он меня не любит, раз оставил одну среди чужих людей. Вряд ли я сумела бы объяснить ему: мое молчание и мрачное выражение лица вызваны не тем, что он приехал поздно, а тем, что он вообще приехал, вклинившись между мной и Нино.